Переход такой длинный, успеваешь подумать: его ведь могли просто убить. Выкрасть из квартиры - и убить. Непонятно, правда, кому нужен мертвый Абрамов. Успеваешь подумать: надо бы позвонить Ирке. Вдруг он зашел к ней попрощаться? Успеваешь мысленно поставить галочку: "позвонить Ирке".
Переход такой длинный, успеваешь вспомнить, как в школе Феликс размечал поля дневника разнокалиберными звездочками с неровными лучами. Успеваешь вспомнить, как Лажа подозвала его после уроков и зловеще сказала: чтобы этого больше здесь не было, а потом пересчитала кончиком ручки в лучики звезд. Раз, два, три… шесть. У каждой звезды - ровно по шесть, как у магендовида, как на израильском флаге, на сионисткой броне, на карикатуре из "Крокодила". Феликс потом говорил, усмехаясь счастливо и гордо: Гены - великое дело! Был бы узбеком - рисовал бы тогда полумесяц!
Переход такой длинный, успеваешь подумать: вот оно как все сложилось, никому уже нету здесь дела ни до Израиля, ни до лучей тихо гаснущих звезд, разбросанных в школьной тетради. Все изменилось
Выходишь наружу, успеваешь подумать: все изменилось. Два года назад было много старушек, сейчас стало много ларьков. И наверняка еще много чего изменилось. Американцы говорят: мы живем в стране in transition. То есть - на переходе. Переход такой длинный, хватит на всю жизнь.
Началась перестройка, появились кооперативные рестораны и магазины, исчезли сахар и мыло, появились талоны, распалась Империя Зла, всем заправляли бандиты, анекдоты про новых русских, рубли и условные единицы, брокер, дилер, инфляция, гиперинфляция, много новых и умных слов. И какая-то жизнь по ту сторону слов, люди, что голодают, стреляют друг в друга, богатеют и разоряются.
Я читаю о них иногда в газетах, последнее время - читаю в Сети, но признаю: мир, что я вижу, не слишком мне интересен. Куда лучше - прозрачный пузырь монитора, жизнь проводов, байтов и битов, имен и никнеймов. Переход такой длинный, хватит на всю мою жизнь.
Реальная жизнь слишком реальна, чтобы быть интересной.
Интернет - не единственный способ избежать реальности, думает Глеб, стараясь поймать ритм музыки. Его окружают подростки в обтягивающих майках и тяжелых ботинках, они улыбаются и раскачиваются в такт доносившимся со всех сторон звукам. Сразу вспоминались школьные времена, когда родители говорили, что "ABBA" или "Boney M" - вовсе не музыка. Сейчас он лучше понимал их: звуки, под которые танцевали в клубе "Птюч", напоминали скорее писк модема, чем танцевальную мелодию.
В этот момент кто-то дернул его за рукав. Глеб обернулся. Перед ним стояла Настя.
– Ты тоже сюда ходишь?! - Она с трудом перекрикивала музыку
– Нет, - ответил Глеб, - я по делу.
Она сказала что-то еще, но Глеб не расслышал.
– Купи мне воды! - крикнула она громче.
Глеб попросил маленькую бутылку "Святого источника" (ну и цены у них здесь!). Настя выпила бутылку залпом и направилась к танцполу. Музыка неожиданно смолкла (раздались негодующие крики), и объявили, что сейчас пройдет фэшн-шоу. Недовольная Настя вернулась к стойке.
– А какое у тебя дело? - спросила она. Она пританцовывала, дергая плечами и постукивая грубым ботинком по полу - не иначе, в такт внутренней музыке.
– Я ищу Олега, - сказал Глеб.
Настя огляделась:
– Только что видела, а сейчас нет вроде. А ты Снежану давно знал?
– Нет, - сказал Глеб, - пару недель.
– Классная была, - ответила Настя. - Мы с ней как-то на рейв ходили. Закинулись "экстази" и всю ночь колбасились. У тебя нет таблов, кстати?
– Нет, - ответил Глеб, не очень понимая, о чем его спрашивают.
– Сам-то пробовал? Очень круто. Понимаешь, такая вещь… рейв людей объединяет. Наши сознания образуют такую единую сеть, и мы все - как одно существо… во всяком случае, пока диджей винилы крутит.
Слово "сеть" теперь вызывало у Глеба только одну ассоциацию, и на всякий случай он кивнул.
– Это лучшее, что есть в жизни, въезжаешь? Космические энергии - прямо через тебя. Вот Луганов говорил, что рэйв… это… отменил разделение на того, кто создает искусство, и того, кто его потребляет. Мы теперь едины - диджеи, клубные люди, просто случайно зашедшие - как ты.
– А Луганов, - спросил Глеб, - он тоже тут бывает?
– О, - Настя все пританцовывала, - о, Луганов всюду бывает. Он… это… everyman… нет, everywhereman.
Вряд ли можно так сказать по-английски, решил Глеб и снова кивнул.
– А что вы делали тогда, на Снежанином дне рождения? - продолжил он, радуясь, что Настя в таком приподнятом состоянии вряд ли сможет соврать, - вы все время вместе были?
– Ну, - она наморщила носик, - ну, это такой вопрос… я, наверное, в ванне была… или в туалете.
– А вы не видели, чтобы кто-нибудь выходил из квартиры?
– Да все выходили. Как менты пришли - так все и ломанулись на лестницу.
– Я имею в виду - до того, как менты пришли, - терпеливо разъяснил Глеб.
– До того… - Настя задумалась, - до того мы даже из комнаты не выходили. Ну, из компьютерной.
– А может… - начал Глеб, но тут Настя показала пальчиком на человека, подошедшего к барной стойке:
– Вот Олег, который тебе нужен!