Гришкин менталитет

Закончив промысел, сложив добычу в мешок, отец с сыном отправились в обратный путь. На спуске с сырта непонятная сила заставила Касьяна оглянуться. В двух саженях от места, где они только что прошли по волоку, виднелась мохнатая фигура. Медведь смотрел вслед людям, которые уходили из его владений. Он рявкнул, то ли призывая померяться силой, то ли в удовлетворении, полагая, что уход людей – это его победа. Но непонятно, почему зверь тайком пошел за ними.

Ночью, когда кромешная тьма окутала поселение, не нарушив покой отдыхающих перед новым трудовым днем, он осторожно ходил в задворках, принюхиваясь к пугающему запаху. Собаки не учуяли его присутствия; лишь на утро, наткнувшись на следы, подняли лай, а люди рассматривали крупные отпечатки лап, похожие на след человека.

Касьян встретился с ним, с миролюбивым зверем, еще раз. На следующий год, когда скрытые высокими кронами деревьев овраги еще сочились струйками снежицы, то урочище разбудил многоголосый говор артели, прибывший в заповедные места на заготовку леса, чтобы с наступлением лета по полноводью молем сплавить его к большим селам и городам на нужды человека, давно уже укоренившегося вдали от природы, но прибегающего к его кажущимся несметными богатствам.

Касьян, руководимый характерным юности интересом к новому, прибился к иноверцам. Но скоро уже впадал во все большее недоумение, видя, как оголяются приречные склоны. Все шире разверзалась пустошь на месте бывшей лесной чащи. Все угрюмее становилось настроение помощника непрошенных пришельцев в этот монолитный в своем единстве уголок дикой природы. Угрюмей, потому что не мог он остановить варварского нашествия.

Как-то раз лесорубы, собравшись на зов одного из своих сотружеников, судача, стояли возле сосны и рассматривали следы когтей на ее стволине. Это медведь много лет уже метил свои владенья, не предполагая, что найдется кто-то более сильный, чтобы захватить его жизненное пространство. Паренек переступил тогда ставшую уже привычной для новых сотоварищей неразговорчивость свою, попросил не трогать дерево.

– Что ж оно будет торчать здесь, как перст на культе? – улыбаясь, возразил старшой артели.

Касьян молчал, не видя нужды в объяснениях с теми, для кого лес – лишь временное поприще обогащения.

– Да не ты ль его пометил? – пошутил один из артельщиков. – Уж больно смахиваешь на косолапого.

Дружный смех поддержал шутника.

– Может, и я, – коротко бросил паренек.

Договорились однако на том, что сосну не трогать. К тому же шишек на ней обилие. Останется как семенник.

Но скоро будет поднят с лежки хозяин метки. Касьян, оказавшийся в те минуты у реки, видел, как зверь, прижав уши, широким махом несется к берегу. Медведь остановился перед ним, быть может, узнав его; беспокойно переминался на месте, казалось, намереваясь подойти ближе, но, услышав погоню, бросился в воду, переплыл реку, выбравшись на берег, повернулся и долго смотрел на человека, оставшегося по другую сторону рубежа; подняв морду, повел взглядом, будто прощаясь с родными местами, и, уже не оглядываясь, скрылся в прибрежной лесной чаще. Никогда не пробуждался в парне гнев с такой силой. Впервые зов предков сыновьим откликом вскипел в его крови. Вскипел бешенством. Бросился он навстречу тем, которые, потешаясь, гнали отступившего хозяина местности. Замахнувшись топором, встал перед ними.

– Стой, зверье! – рычаньем вырвалась из груди страшная угроза. – Стой, поганцы!

Он дико водил глазами по остановившимся преследователям. Тихий хрип послышался в груди восставшего питомца природы. Безмолвно повернули назад артельщики, не понимая, что случилось с этим мосалем, досель добросовестно участвовавшем в их совместном деле. Зло швырнул он топор им вослед. И ушел. Чтобы больше уже не возвращаться.

На бывшее медвежье обиталище, преобразившееся в пустошь, после того, как артель, подгоняя оседающие на мелях лесины, вороша заломы в устьях перекатов, уплыла на плотах, из кержацкого поселка стали пригонять стадо. Там, где средь чащобы недавно проходили едва заметные звериные тропы, выбитая копытами земля изнывала под знойными лучами солнца. А меченая сосна стояла несколько лет одиноко средь унылого опустенья, но однажды молния ударила в ее поредевшую крону огненным зарядом. Начавшийся дождь не затушил занявшуюся пламенем стволину, которая выгорела под корень и осталась кучей душистого пепла. Природа словно обиделась на людей и не восстала ни молодым подростом нового леса, ни тучной травой приречной поймы. Старые берега реки, иссушенные жарой, размытые дождями, обсыпались. Река тоже ушла от людей, стала в поперечине как ручей, окрест которого все дальше раздвигалась пустошь вслед за исчезающей растительностью когда-то благоухающего уголка земли.

Наш костер догорал мелкими язычками пламени на концах иссякающих в огне сухих веток. Михаил Андреевич палкой подталкивал недогоревшие головешки глубже в жар. Вечерняя прохлада ластилась за нашими спинами. Со стороны деревни слышалось мычанье коров, блеянье овец, раздавались голоса женщин, встречавших стадо.