Гринвичский меридиан

Но он и не подумал ничего объяснять. Сегодня Пол впервые встречался с самым старшим, одиннадцатым, классом, и когда мы вошли в кабинет, он заметно занервничал. Усадив меня на заднюю парту возле окна ("Не холодно?" — озабоченно спросил он), Пол вернулся к своему столу и, достав огромную папку, принялся развешивать на доске иллюстрации с видами Англии.

— Это моя Британия, — с гордостью пояснил он, повернувшись ко мне.

Звонок застал его врасплох. Пол испуганно передернулся и стал торопливо вытирать платком совершенно чистые руки. Глядя на него, я тоже разволновалась и уже подумывала убежать, когда ввалились лицеисты, беспардонные и горластые, как школяры всех времен и народов.

Пол выпрямился и встретил их спокойной улыбкой. Вид незнакомого учителя охладил извержение их эмоций, и они расселись за столы почти беззвучно, перебрасываясь приглушенными репликами. Пол сдержанно поздоровался. В нем не было ни грамма той показной жизнерадостности, что так раздражает в иностранцах. Представившись, он присел на край стола, щадя больную ногу, и произнес заготовленный спич во славу дружбы народов. Я так переживала, как бы он не сбился, долго изъясняясь по-русски, что не заметила, как начала грызть ногти.

Пол перевел взгляд на меня и вдруг, забывшись, улыбнулся светло и застенчиво. И все разом оглянулись. Но я сама не так давно была школьницей и, успев предугадать их реакцию, не встретилась ни с одним взглядом. Я смотрела в спокойные глаза Пола, вокруг которых от улыбки прорезались морщинки, и думала, что хочу всегда видеть перед собой эти глаза. Всегда. До самой смерти.

Внезапно мне открылось, почему, глядя на меня, Пол вспоминает о смерти. Наверное, ему так же остро хочется, умирая, видеть мои глаза. И, в отличие от меня, Пол не был лишен уверенности в таком мирном уходе. Ведь он был старше на двадцать пять лет.

"Я буду с тобой, Пол, когда ты увидишь настоящее небо", — пообещала я, не отводя взгляда. И мне почудилось, что он понял — брови его резко сдвинулись, образовав страдальческую складку.

Но его тут же отвлекли. Сидящий на первой парте мальчишка, из тех, что мнят себя интеллектуалами, вдруг поднял руку, и когда Пол приветливо кивнул, встал, сместив длинными ногами стол. С иронической вибрацией в неустановившемся баске, он спросил:

— Мистер Бартон, вот вы говорите о необходимости интеграции, о сближении наших культур, но разве вы должны об этом заботиться? Что вы можете? Вы ведь обыкновенный учитель. Не политик, не бизнесмен, не артист, на худой конец… Просто учитель. А каждому известно, что испокон веков в Россию приезжали учительствовать лишь те, кто не смог найти себе достойного применения на родине. И не заработал на кусок хлеба с маслом. И вы предлагаете вручить судьбу двух великих держав таким неудачникам, каким являетесь?

О Господи! Сердце у меня заколотилось так, что в глазах потемнело. Если б я была хоть чуть-чуть отчаянее, то съездила бы этому сопливому снобу по физиономии. Но у меня не нашлось сил броситься Полу на подмогу. Я сидела и ломала металлический "Паркер", который Пол сунул мне перед занятием, в надежде, что я чему-нибудь обучусь.

Между тем Пол произнес абсолютно спокойно:

— Я думаю, вы очень циничный человек, — и, легко рассмеявшись, добавил: — В Англии такой вопрос был бы… невозможен.

И начал урок.

— Это все? — пристыженно пробормотал любознательный ученик.

— Yes! — ответил Пол так высокомерно, что даже я содрогнулась. Мне еще не доводилось видеть его таким.

Больше ни у кого не возникло желания перебивать его. Слегка запрокидывая голову, Пол посвятил всех присутствующих в суть своей методики преподавания, и я в который раз подивилась пристрастию иностранцев выкладывать все карты на стол. Наши учителя любят превращать свои занятия в таинство, а на себя примеривать личину гуру. Может, в этом тоже проявляется следствие промежуточного положения России между Востоком и Западом?

Я почти не слушала Пола, хотя обещала ему быть внимательной и попытаться что-нибудь запомнить. Но мне так нравилось смотреть на него, такого серьезного, исполненного достоинства, что я обо всем забыла. Я просто не могла оторвать взгляда от его мягких губ, в линии которых проглядывала неуверенность. Он слишком трепетно относился к России, ему было больно разочаровываться. Казалось, Пол никак не мог поверить, что эти дети с хамоватыми улыбками и есть те радушные русские, всегда готовые отдать последнюю рубашку. И те, стреляющие в собак… И глухие пассажиры трамвая…