Гринвичский меридиан

— Зря ты это делаешь, Тома. Он же контрактник! Кончится срок и — ищи ветра в поле. Что тогда? Ты сейчас так удобно устроилась со всеми этими детьми и собаками. Минимум хлопот и живые деньги. А потом придется все начинать заново… Ты же не думаешь, что он женится на тебе?

Я старалась вообще не думать об этом. Я просто следовала желаниям Пола, и мне это нравилось.

Правда, не в тот момент, когда я прощалась с Рэем. Переговорив с хозяевами, которые были откровенно расстроены моим заявлением, я осталась с псом в просторном коридоре, где было его место. Мы сидели с ним рядом, и я обнимала его стройную крепкую шею, чтобы не встречаться взглядом. Мускулистое тело подрагивало от нетерпения — он ждал, что мы сейчас отправимся на прогулку. Но Пол тоже ждал меня.

Потеревшись о теплую гладкую шерсть, я виновато сказала:

— Ты же не один остаешься, правда? В конце концов, я ведь не хозяйка тебе… А у Пола, кроме меня, никого нет. Странно, у вас обоих английские имена… Может, я готовилась к нему через тебя?

Рэй вывернулся и лихорадочно вылизал мне лицо. Он всегда был импульсивным и страстным. Когда я впервые сводила его с сукой, Рэй, как опытный обольститель, обцеловал ее всю, а потом так порывисто стиснул, что она даже не попыталась вырваться.

— Я тоже тебя люблю, — всхлипнув, призналась я. — Но он — человек, понимаешь? Я за ним хоть в огонь, хоть в воду. В лицей так в лицей…

С трудом оторвавшись от собаки, я вернулась домой и спросила у Пола:

— А что мне надеть? Как я должна выглядеть?

В его голосе прозвучало недоверие:

— Ты сама не можешь… сделать выбор?

— Но ты же мужчина! Ты должен принимать решения.

— О! Даже такие?

— Конечно!

Тщательно подбирая слова, он проговорил:

— Если бы я захотел сказать английской девушке, что она должна надеть… Она выгнала бы меня. У нас очень само…

— Самостоятельные, — подсказала я.

— Да. Такие женщины.

— Я совсем не самостоятельная, Пол, — со вздохом призналась я.

Он осторожно напомнил:

— Ты жила одна.

— Жила, — согласилась я. — Но одиночество и самостоятельность — это не одно и то же. Я никогда не принимала никаких решений. И не пыталась как-то изменить свою жизнь. Всегда находился кто-нибудь, способный сделать это за меня. Сначала родители, потом муж, наконец Жаклин… Или все происходило само собой. Как-то подвернулись все эти собаки… Я даже не помню — как. Потом меня попросили посидеть с Аленой… Вот так у меня всё происходит.

— Тебе это нравится?

Пол погладил меня теплой ладонью, и я прижалась к его груди, слабея от нежности.

— Знаешь, Пол… Мне всегда хотелось спрятаться от всего мира за чью-нибудь спину и отсидеться там. За твою спину.

— Я — твой, — без улыбки ответил он.

Спускаясь по лестнице, Пол всегда подавал мне руку, хотя она была достаточно пологой, а ступени широкими. Я привыкла сбегать по ним, прыгая через две, а то и через три. Когда я сказала об этом Полу, он сделал упрямое движение головой:

— Ты — моя звезда. Ты сама говорила, звезда может упасть. Я не хочу.

На улице было ветрено, сосны невдалеке постанывали, с трудом удерживая гордо вскинутые головы. Вой пил пробивался сквозь равнодушный гул города. Пол прислушался, огляделся, и лицо его потемнело, будто в нем самом закипала буря. Внезапно он рывком прижал меня и стиснул так, что стало больно дышать.

— Ты так и не ответила…

— А что ты спрашивал? — я мучительно пыталась вспомнить, потому что тиски его не ослабевали.

— Я должен ревновать?

— Отпусти немедленно! — потребовала я, но Пол и не подумал разжать руки.

Наконец я сдалась:

— Нет, Пол! Нет. Честное слово.

Он тут же освободил меня и спокойно кивнул:

— Хорошо.

— Мне было больно! — сердито сказала я.

Его лицо жалостливо искривилось:

— Правда? Я не хотел. Прости, пожалуйста.

— А если б я сказала да, ты что — убил бы меня?

— О! — возмутился Пол, будто и не он только что ломал мне ребра. — Что ты говоришь?! Я бы лучше сам умер.

— Опять ты о смерти!

— Ты — моя смерть.

Я так и задохнулась:

— Пол!

Но его британская невозмутимость была неподражаема:

— Я опять не так сказал?

— Ты назвал меня смертью?!

— Да, — он вышагивал широко и тяжеловато и все время держал меня за руку. — Смерть — это конец страданий. Это лучшее, что создано Богом.

— Ну, если с этой точки зрения, — пробурчала я.

— Да, — ответил Пол, хотя, кажется, не услышал моих слов. Просто подтвердил свои.

Ветер спускался к земле все ниже, ласкаясь, как вкрадчивый любовник, а Пол отвлекал его внимание на себя, подставляя лицо. Мне опять захотелось ухватить его за складку под подбородком, чтоб он перестал быть таким торжественным, но Пол смертельно обиделся бы.

До лицея мы добрались довольно быстро, и Пол почти не хромал. Он не стал заходить в учительскую, а сразу повел меня в свой кабинет. Было так занятно наблюдать его в другой обстановке: Пол сбавил темп, и в его облике прибавилось солидности. Это было смешно, только я, конечно, удержалась от смеха. Мне было слегка не по себе: я не понимала, в каком качестве буду присутствовать на уроке и как Пол объяснит это детям.