Григорий Шелихов

— Не купеческое занятие предлагаешь, Григорий Иваныч! Наше дело купить товар выгодно — выгодно товар продать, прибылое в кубышку про черный день положить… Торговлей купеческому сословию силу копить положено, а не народ мутить, на неведомое дело поднимать. Зачем в народе душу мечтанием тревожить! — степенно и убежденно возражал мореходу признанный иркутский «златоуст» Иван Ларионович Голиков.

— Торговать хочешь — товар иметь надо! — пытался Шелихов склонить компанионов к вложению прибылей компании, как и накопленных капиталов. Без денег не построишь кораблей, не развернешь мануфактур, ремесленных промыслов, домостроительства, не откроешь школ и всего того, чем бостонцы закрепляют за собой необозримые земли. — А кто же у нас товары работать будет? Где и какие у нас товары против английских или бостонских стоять могут? Опять же, чтобы товары продать, покупной народ с деньгой нужен, а мы народ до костей обдираем, труда его хлебом насущным не обеспечиваем…

— Не купеческое дело взглядывать, кто какие щи варит да есть ли в них мясо, — купечеству торговать положено, дворянству — в войске быть, чиновнику — государством управлять, а прочий народ — мох и трава. А ты знаешь, Григорий Иваныч, для чего трава каждый год нарождается? Коси, пока отрастает… Раз от казны пособия на Америку не положено, значит ненужная она нашей державе — так я тебя понимать должен? А что сумеешь не мудрствуя взять — на то забороны нет… От гордыни, суемудрия и лукавствия спаси и сохрани нас господь! — истово перекрестясь, отмахнулся купеческий «златоуст» от развернутых мореходом соблазнительных картин преуспеяния заморских поселений, ежели в них капиталы и душу живую вложить.

— Бостонцы и англинцы нам не указ, пускай хучь вдвое дешевле свое добро предлагают, а за мое мою цену подай! — упорно бубнил новый компаниои, обрусевший грек Калофати.

— Запретим построже у иноземцев товары покупать! — упирал на запретительные меры отставной прокурор — пайщик Будищев.

— Распустил ты добытчиков, Григорий Иваныч, — кричали третьи, — а мы их в Нерчинск на рудники высылать будем за нарушение подписки… Исправника на них пошлем! — особенно настаивал на карающей руке гнусавый голос богача Мыльникова, метившего в перегонку с Голиковым попасть в заправилы компании.

— Ваша, купцы, утроба свиная, ненажорливая, она людей на разврат и своеволие толкает! — вскипел наконец мореход, раздраженный тупой и самодовольной алчностью компанионов, и достал одно из последних секретных донесений Баранова. Он их обычно не оглашал и решения, поскольку они часто касались вопросов щекотливых и сомнительных, принимал единолично или по совету с Натальей Алексеевной и зятем Резановым. — Хлеба на Алеуты и в американские селения мы не посылаем уже третий год и делаем это для того, чтобы разобрали там старую, тухлую муку. Каюсь, и я грешен, мирился на этаком! Купеческого сына Егория из великоустюжских Пуртовых все знаете? Кто худое о нем скажет? В запрошедшем году ушли люди на летние промысла без запаса… Даже алеутское брюхо не принимало вашей муки, да еще по шешнадцать рублев за пудик! Промышлял и Пуртов с партией в Чугацкой губе. И зашел туда английский торговый разбойник капитан Кокс, может статься, и не случайно зашел, если поразмыслить, что он сейчас на шведскую службу записался… Получать в Иркутском на паи прибыль — дело немудрое, а в Америке на паи ее промыслить — хлебнешь всякого! Деларов, лысомудрый грек, — дело это было до приезда Баранова, — дал Пуртову трех беглых матрозов с китобоя шведского, на Кадьяке приставшего, они и замутили промышленных, как увидали английское судно, а может, и сговор у них на это с Коксом был… Зашумели островные американцы: «Русские товаров не посылают — русские сюда больше не придут! Давай муки на затуран,[63] водки давай, сахару, девкам-каюркам китайки давай, не дашь — домой повернем».

— Пострелять их Пуртову надо бы! — рявкнул в воинственном азарте один из компанионов, иркутский старожил Ферефёров.

— Там стрелять — не ветры из брюха пускать, Иван Максимыч, по опыту знаешь! — не полез за словом в карман Шелихов под грохочущий хохот остальных компанионов, намекая не то на неудобную в обиходе привычку сибирского старожила, не то на две его собственные экспедиции, отогнанные туземцами от американских берегов.

Выпучив водянистые навыкате глаза без ресниц, Ферефёров было вскочил и снова сел, вытирая взопревшую шею красным ситцевым платком. Соседи переглянулись, ухмыльнулись добродушно и безнадежно покрутили головами, отодвигаясь от тучного купчины…