Григорий Распутин. Жизнь старца и гибель империи

– Ну ты, гад зелёный, графин-то пополни, – обратился «старец» к Адольфу. Лакей налил ещё водки, а Родэ вышел из зала, но быстро вернулся.

– Вас хочет видеть господин Белецкий, – прошептал Распутину владелец ресторана.

– Пусть ползёт, – ответил «старец», и обратился с речью к Вадимову и Валерскому:

– Вы, ребятишки, что-то замышляете против меня, грешного?

На вопрос Вадимова, когда он собирается в Царское Село, Распутин ответил:

– Зимой Царское Село – отцвело, а весной – везде водопой, чтоб те язвило!

Посиделки продолжались до 5 часов утра, затем все разошлись. Распутин уехал на новом и дорогом автомобиле.

Во втором случае мы видим «позднего» Распутина, который, как я уже отмечал, отличался от Распутина 1905 года, и тем более от Григория Ефимовича из села Покровского.

Конечно, этот период жизни в Санкт-Петербурге (1905–1907) состоял не только из обедов и посещений церкви.

Летом 1906 года, а именно 18 июля, происходит вторая встреча Распутина с императорской семьей. Целый год «старец» находился вне сферы интересов Николая и Александры. Впрочем, и второй раз стал для Распутина по существу проходным – Григория Ефимовича пока не приглашают в Царское Село. Самой важной становится встреча 13 октября, когда его знакомят с царскими детьми, и «старец» дарит императору Николаю II небольшую икону Симеона Верхотурского. Григорию открывают государственную тайну Российской империи – наследник престола неизлечимо болен.

Уже в 1907 году Распутин станет чаще бывать в Царском Селе и встречаться с императором и императрицей. Отношение к нему Николая лучше всего проиллюстрирует один небольшой разговор, состоявшийся между императором и дворцовым комендантом, генерал-адъютантом

В.Н. Дедюлиным, всячески избегавшим знакомства с Распутиным.

– Почему вы, В.Н., упорно избегаете встречи и знакомства с Григорием Ефимычем? – спросил однажды государь.

Дедюлин чистосердечно ответил, что Распутин ему в высшей степени антипатичен, что его репутация далеко не чистоплотная и что ему, как верноподданному, больно видеть близость этого проходимца к священной особе Государя.

Григорий Распутин с императорской семьей

– Напрасно вы так думаете, – ответил Николай, – он хороший, простой, религиозный русский человек. В минуты сомнений и душевной тревоги я люблю с ним беседовать, и после такой беседы мне всегда на душе делается легко и спокойно»[100].

Собственно в этом и состоит загадка влияния Распутина на царя. «Старец» словно психотерапевт успокаивал императора. Ничего особенного или сверхъестественного в этом, конечно, не было.

Совсем другое дело императрица Александра Фёдоровна. Её отношение к Распутину сложнее, и менялось оно на всём протяжении их знакомства. Но к 1907 году для неё он уже стал «Нашим Другом», а в последний год жизни империи Распутин и вовсе заменит несчастной женщине всех друзей.

Нужно учитывать и то, что сам Николай II, что естественно для его характера, на первых порах сомневался насчёт Распутина, и интересовался мнением о «старце» своих приближённых. Когда в 1912 году о влиянии Распутина на семью царя стало известно широкой общественности, Николай II осведомился о позиции по этому вопросу у председателя Совета министров графа Владимира Николаевича Коковцова.

Коковцов встречался с Распутиным один раз. Незадолго до этой встречи он виделся с вдовствующей императрицей Марией Фёдоровной, сказавшей графу следующее: «Несчастная моя невестка [императрица Александра Фёдоровна. – Прим. А. Г.] не понимает, что она губит и династию, и себя. Она искренно верит в святость каждого проходимца, и все мы бессильны отвратить несчастие».

В.Н. Коковцов

На вопрос царя: «А какое впечатление произвел на Вас этот „мужичок“?» Коковцов ответил, что «у него осталось самое неприятное впечатление, и ему казалось во всё время почти часовой с ним беседы, что перед ним типичный представитель сибирского бродяжничества, с которым он встречался в начале службы в пересыльных тюрьмах, на этапах и среди так называемых „не помнящих родства“, которые скрывают своё прошлое, запятнанное целым рядом преступлений, и готовы буквально на всё во имя достижения своих целей». Граф сказал, что: «не хотел бы встретиться с ним наедине, настолько отталкивающая его внешность, неискренне заученные им приемы какого-то гипнотизёрства и непонятны его юродства, рядом с совершенно простым и даже вполне толковым разговором, на самые обыденные темы, но которые также быстро сменяются потом опять таким же юродством».[101]