Григорий Распутин

Статс-секретарю Александру Сергеевичу Танееву, светскому композитору, знатоку придворных интриг, столичных слухов и провинциальных сплетен, большому другу графини Игнатьевой и отцу Анны Вырубовой, при первой же встрече Распутин, мельком взглянув на него, высказал в три приема:

— Хитрый ты, но скоро поглупеешь. А помрешь быстро и легко. Ляжешь вечером и не встанешь. Я так вижу…

Так и случилось. Танеев умер тихо и спокойно — во сне.

«ГРОЗНА ТУЧА НАД РОССИЕЙ…»

Я не знаю, зачем и кому это нужно…

А. Н. Вертинский

Распутин, мрачный, больной и чем-то недовольный, 15 (по новому стилю 28) июля 1914 года вернулся из родного Покровского в Петербург (чтобы через неделю снова уехать обратно в Тобольскую губернию). Дню этому было суждено войти в историю.

Пока Распутин ехал к себе на извозчике по широким, но пустынным улицам Петербурга (население разъезжалось на дачи и на «юга», отдыхать), на другом конце Европы, на узкой и пыльной улице Сараево к автомобилю австрийского эрцгерцога Франца-Фердинанда бросился боевик из сербской (ох уж эта Сербия!) террористической организации «Единство или смерть» Чабринович. Забросав охрану эрцгерцога самодельными бомбами, он нырнул в ближайший переулок, а его «коллега» Гаврило Принцип, используя панику, двумя выстрелами из револьвера убил эрцгерцога и его жену. Первая кровь!

В Петербурге Григорий Ефимович был неспокоен, постоянно оглядывался по сторонам, чего-то опасаясь, прежде чем выйти из дому, спрашивал: «Рожи, рожи не видно?»

Никто не мог понять, что он имеет в виду.

22 июня (5 июля), провожаемый группой поклонниц и репортерами из столичных и провинциальных газет, выехал с дочерьми в родное Покровское.

Через неделю из далекой Сибири пришло срочное сообщение: 29 июня (12 июля) на Григория было совершено покушение. Некая Хиония Гусева (по одной версии — 42, по другой — 28 лет) ударила Распутина солдатским тесаком в живот. Гусеву скрутили местные крестьяне, и только вмешательство полиции спасло ее от расправы односельчан Распутина. Перед отправкой в тюрьму отчаянная террористка успела дать интервью петербургскому журналисту Давиду Фельдману, объяснив, что «убийством антихриста» хотела положить конец злу и обману, «который опутал всю Россию»…

Распутин, получив удар тесаком, собрав все силы, успел прошептать: «Бог ее лишил разума» — и потерял сознание.

Психиатрической экспертизой Хиония Гусева была признана невменяемой и помещена в больницу. О ее дальнейшей судьбе ничего не известно.

Ранение оказалось не смертельным, помогла и вовремя сделанная операция на брюшной полости, и сильный организм Распутина начал возвращаться к нормальному состоянию буквально через несколько дней.

— То, что произошло с ним, не может не предвещать что-то ужасное, — расходились слухи, — старец сам об этом говорил.

— Быть войне или потопу, — шептались прихожане.

А в это время из столиц мира поступали тревожные сообщения. 10 (23) июля, дождавшись отъезда из Петербурга французского президента Пуанкаре, Австро-Венгрия предъявила 48-часовой ультиматум Сербии, требуя прекращения антиавстрийской пропаганды, увольнения сербских офицеров по указанию австрийского правительства, расследования с австрийским участием заговора сербских радикалов, жертвой которого пал эрцгерцог Франц-Фердинанд.

Принятие ультиматума означало, по мнению сербской стороны, подчинение Сербии Австрии и Германии и утрату русского влияния на Балканах, непринятием — войну, в которой Сербия была бы уничтожена, не вступись за нее Россия. Далее события развивались так стремительно, что порой обыватель просто не успевал следить за сменой «декораций» и действующих лиц.

12 (25) июля Сербия приняла все пункты австрийского ультиматума, кроме права австрийцев участвовать в следствии на сербской территории. Австрия ответила, что она не удовлетворена ответом Сербии, и через три дня объявила последней войну. На следующий день Николай II отдал приказ о мобилизации, правда все еще надеясь избежать крупномасштабной войны, только 4 пограничных военных округов. 18 (31) июля, ровно в полночь, германский посол граф Пурталес передал русскому правительству 12-часовой ультиматум: или будет отменена мобилизация, или объявлена война. Утром следующего дня мобилизация была объявлена в Германии.

Прикованный к постели, Распутин послал из Тюмени срочную телеграмму русскому императору:

«Верю, надеюсь на мирный покой, большое злодеяние затевают, не мы участники, знаю все наши страдания, очень трудно друг друга не видеть, окружающие в сердце тайно воспользовались, могли ли помочь».

19 июля (1 августа), в седьмом часу утра, граф Пурталес посетил министра иностранных дел России Сазонова и трижды спросил его, согласна ли Россия отменить мобилизацию, и трижды Сазонов резко отвечал: «Нет».