Грифоны охраняют лиру

Пейзаж тут неуловимо отличался от среднерусского: лес был старый, темный, с обилием дубов, изредка перемежающихся веселыми березовыми рощами: отчего-то березы меньше прочих готовы были смешаться с другими деревьями, держась особняком, как старшеклассницы перед началом гимназического праздника. Время от времени лес по каким-то таинственным причинам вдруг прекращался, так что в обе стороны открывался простор: луга, нетронутые плугом или косой, извивающаяся речка, поросшая невысокими кустами с плавным абрисом, редкие купы деревьев, опасливо выбравшихся из-под лесного крова и не знающих, как вернуться назад.

Холмы, которые Никодим заметил еще с привокзальной площади, со временем разгладились, хотя до сих пор кое-где глаз выхватывал вдруг нечто вроде насыпей или курганов, расставленных в таком подобии порядка, что поневоле приходилось задумываться об их рукотворности. Удивительно было полное отсутствие жилья или каких-нибудь вообще следов жизнедеятельности: взгляд поневоле искал пасущиеся тучные стада или теснящиеся избы — и не находил ничего.

«Сейчас будем поворачивать», — проговорил вдруг Савватий — и Никодим не успел подивиться такой предупредительности, как машина вдруг соскочила с дороги и въехала в самую гущу кустов, так что ветки их протестующе заколотили по стеклу и кузову, как демонстранты по лимузину, на котором тщетно пытается скрыться диктатор, зря переодетый в женское платье. За кустами обнаружилась узкая, полузаросшая грунтовая дорога; орешник с двух сторон сомкнул над ней свои ветви так, что пришлось включить фары, иначе в полутьме невозможно было ничего разглядеть. Подвывая мотором, переваливаясь с боку на бок, машина медленно ехала в зеленоватой тьме, попеременно погружаясь колесами в лужи, как будто наполненные кофе с молоком: увидев этот нежный цвет, получившийся из-за особенностей суглинка, Никодим вспомнил, что не успел позавтракать — впрочем, может быть, это было и к лучшему: качало и трясло немилосердно. Вероятно, когда-то очень давно по этой дороге ездили лесовозы или трактора, разбив ее до последней степени: по сути, она состояла из двух траншей, прорытых какими-то исполинскими гусеницами (возможно, в обоих смыслах), так что Савватию приходилось балансировать левым колесом на возвышающемся между ними гребне, а правым на обочине, но время от времени он поневоле соскальзывал в колею, сдержанно бранился сквозь зубы и, свирепо клацая скоростями (рычаг был уже давно у Никодима отобран), взбирался обратно. Иногда по каким-то таинственным причинам колеи вдруг выполаживались и дорога делалась почти нормальной: тогда Савватий принимался с облегчением насвистывать, прибавляя скорость. В один из таких моментов он вдруг резко затормозил, заглушил мотор, выскочил из машины и, подбежав к чему-то, лежащему на дороге, жестом позвал Никодима. Тот выбрался, с удовольствием распрямляя затекшие ноги, и подошел к нему: на дороге лежал и шевелился крупный уж с желтыми пятнышками на голове. «Задавили злодеи ужика», — плачущим голосом проговорил Савватий. Похоже, действительно по рептилии проехало колесо предыдущей машины, причинив ей тяжелое увечье: ползти она не могла или почти не могла, хотя оставалась вполне живой и даже сохраняла остатки подвижности, но при этом была в самом свирепом настроении, шипя и злобно раскрывая пасть. Савватий склонился к ней с таким пылом сострадания, как будто он был индейцем, а змея состояла тотемным животным его племени: отрывисто сокрушаясь из-за невнимательности коллеги, он потянулся к несчастному существу, чтобы убрать его с дороги, но, не рассчитав, провел рукой слишком близко от ощеренной треугольной морды, так что уж чуть ли не со вздохом облегчения вцепился ему в палец. Савватий, как будто ожидавший этого момента, затряс рукой, на которой уж болтался как сложное чешуйчатое украшение: было похоже, как будто толстая немолодая и неуклюжая гимнастка репетирует номер с лентой, только лента еще и дополнительно шипела сквозь зубы. Наконец при очередном рывке пресмыкающееся, не удержавшись, оторвалось и улетело куда-то в кусты. Савватий, справившись со своим сочувственным порывом, разглядывал прокушенный палец и две проступившие на нем бисеринки крови как редкий экспонат. Никодим поискал взглядом сошедшего со сцены ужа, но не нашел; впрочем, спутник его, как ни в чем не бывало, не вспоминая уже, кажется, о происшествии, засеменил обратно к машине, погрузившись в свои мысли; Никодиму показалось, что если бы он не поспешил вслед, то тот мог бы уехать, про него запамятовав.