Грифон

Даже, когда они подъехали совсем близко и Гюльнара вышла из машины и почувствовала, как под ногами трепещет земля, а водяной столб, подпирающий пламя, ревет, плещется и сипит, и шелестят языки огня, и от них отрываются, и летят в голубое небо, и исчезают огромные лохмотья, и тогда Салахова не ощутила в сердце почти суеверного страха, жившего в ней до того мгновения, в которое она увидела предсказанное Сашей «игрушечное» зрелище.

Она удивилась этому неожиданному впечатлению. И усмешку Саши при встрече с ней она истолковала по-своему: он усмехался, потому что знал о просчете Алексея. Не мог не знать — он как буровой мастер был гораздо опытнее Субботина-младшего, хотя Ахметов нигде не учился и занял должность мастера в то время, когда ими становились по опыту, а не по образованию. В самой глубине души Салаховой совсем не хотелось думать, что Алексей все-таки виноват, но ничего другого ей не приходило в голову. Ведь все равно комиссия, назначенная из объединения, должна будет найти виновного.

Нет человека, беспощаднее того, кто считает себя правым во что бы то ни стало.

И, подойдя к начальнику конторы, Гюльнара спросила, как о чем-то обычном, предрешенном:

— Алексей сказал, в чем его ошибка?

Субботин повернулся к ней всем корпусом, но она стояла к нему вполоборота и смотрела, чуть вздернув бровь, на грифон. Она долго ждала, пока он ответит. Михаил Никифорович разглядывал ее, словно впервые увидел, — тонкую, стройную, в зеленом пробковом шлеме, пестро-клетчатой ковбойке с расстегнутым воротом, будто выгоревших джинсах и грубых ботинках на толстой подошве — девчонку-геолога…

— Пусть разбирается комиссия, — сказал Михаил Никифорович и солидно крякнул.

— Неужели он не понимает, что это хуже для всех? — в сердцах сказала Гюльнара. И тут же пожалела о сказанном.

— Для меня, для вас — да. А для них — еще неизвестно. Потом, они могут оказаться правы.

— Сомневаюсь, Михаил Никифорович, — Гюльнара покачала головой. — Все так же, как и на буровой Ахметова. Но у того хоть вахтенный журнал был цел.

— Почему вы так торопитесь, товарищ Салахова? — очень официально спросил Субботин. — Вы хотите унизить его, чтоб потом с большим правом пожалеть. Стоит ли?

— Нет. Я хочу избавить его от унижения. Комиссия…

— Комиссия… комиссия! Ты сама что думаешь?

— Была ошибка.

Субботин достал измятую пачку «Беломора», долго копался в ней, потом нашел-таки целую папиросу, закурил.

— Пожалуй, я не встречал еще человека, который принял бы аварию… свое несчастье, если хотите… так по-деловому. Смешно «по-деловому»… Ну без хныканья, без неосознанных, что ли, просьб о жалости к себе, к своему положению, в котором он оказался. Ответственность — другое дело…

— Выходит, мы не верим ему оба.

— За него все ребята и Саша тоже.

— И Саша?!

— Да.

— Странно… Мне показалось…

— «Показалось», — хмыкнул Михаил Никифорович. — Чужую беду рукой разведу, а к своей ума не приложу. Ладно я. С начальства тут спрос особый… Но вы-то как же такое о нем подумали? А? Или все-таки что-то знаете? Так говорите! Обвиняйте! Не спрашивайте с сомнением…

— Просто иначе не бывает. Где-то он допустил ошибку. Проявил неосмотрительность, неосторожность. Надо поговорить с ним очень серьезно.

— Не надо! — приказал начальник конторы.

Но Гюльнара уже не слушала его. Она шла в сторону такыра, где бульдозеры выцарапывали в глине копани для воды. Там на одном из бульдозеров работал Алексей. Строптивости, с которой Гюльнара отправилась к Алексею, несмотря на запрет Субботина-старшего, едва хватило на треть пути.

Спустившись в межхребетье барханов, Гюльнара замедлила шаг, вздохнула и почувствовала, что никакого разговора, а тем более откровенного, у нее с Алексеем не получится. Однако она продолжала идти, но уже куда-то в сторону, опустив голову, заставляя себя делать каждый шаг.

«Какая глупость, что я иду… И зачем иду — глупость. И куда иду — глупость, — думала Гюльнара, и с каждым шагом на душе ее становилось тяжелее. — Все глупость… И грифон — глупость…»

* * *

Алексей увидел Гюльнару, когда «газик» начальника гидрологической партии остановился около Субботина-старшего. Тот сидел на барханчике, в полукилометре от такыра. Крохотная издали фигура его казалась затерянной и никчемной здесь.

«Если бы не прилет Глухаря, нечего бы тебе тут было делать, — подумал Алексей. — И жаль, что ты не веришь мне. И Гюльнара не верит. Вам трудно поверить в то, что произошло. И произошло не по моей вине, не по вине смены… Но это трудно, если вообще возможно, доказать…»

Потом Алексей развернул бульдозер и, опустив нож машины, начал подрезать новый пласт глины на такыре, постепенно углубляя ложе водоема. Конечно, копать водоем бульдозерами не самый лучший способ, но ждать экскаваторы нельзя, как нельзя было бы ждать приезда пожарных, чтоб растащить буровое оборудование от фонтана, хотя попытка и не удалась, совсем не удалась из-за грифона.