Я посмотрел на лицо Ная и его худые напряженные плечи под полосатой рубашкой. Я оглядел богатый и тихий офис, ощутил под ногами вибрацию от бурной деятельности управления государством, которая охватывала всю нацию от одного только разговора двух влиятельных чиновников.
И вдруг я возненавидел Теда Ная, яростно завидуя ему и одновременно в каком-то смысле чувствуя жалость к этому маленькому человеку, которого когда-то так хорошо знал. Внезапная яростная буря чувств пронеслась сквозь меня, как заряд холодного мокрого снега. Я ощутил, что должен жить. Действовать. Двигаться, чувствовать силу и заставлять мир вращаться. Какой бы тяжелой ни была работа, сколько бы она мне ни стоила, какие бы опасности ни подстерегали — я должен был ее выполнить. Моя безопасная маленькая волшебная комната, построенная из алкоголя, больше мне не нужна. Тед Най разбил ее вдребезги, вернув меня к жизни.
Я ненавидел его за это. Я ненавидел его за успех и власть. Я почувствовал, как меня затрясло от волнения. Немного испуганный, обескураженный предстоящими переменами, ненавидящий своего старого друга, весь мир и себя, я сделал глубокий вздох и выдохнул:
— Договорились, Тед. Я согласен.
Глава 4
Парилка была украшена мрамором, вокруг которого с шипением клубились белые облака пара. Медсестра сказала мне лечь на живот и расслабиться. Я скинул простыню со спины и сделал, как мне велели. Это было чертовски приятное ощущение. Вы чувствуете, как расслабляются позвонки и все кости и мышцы вдоль позвоночника снова обретают жизненные силы, когда вы лежите на твердой поверхности под опытными руками массажиста.
В тумане надо мной возникла фигура.
— Как себя чувствуешь, Говард? — раздался голос Теда Ная.
Я посмотрел наверх. Он казался таким большим в простыне, как римлянин в белоснежной тоге.
— «Что бедный Брут в борьбе с самим собою...[5]», — процитировал я.
После двадцати четырех часов лечения я чувствовал себя намного лучше.
— Вот это сюрприз. Я не ожидал, что ты еще раз потратишь на меня свое драгоценное время.
— Что ты имеешь в виду, «в борьбе с самим собою»? — спросил он, подозрительно глядя на меня сверху вниз.
— Тебя что-то гложет, — ответил я. — Каждый это видит. Может быть, мне следовало начать со слов: «Скажи, ты можешь ли свое лицо увидеть?[6]» Это же очевидно.
Он провел рукой по своей физиономии и посмотрел на ладонь отсутствующим взглядом, как будто надеялся, что на ней увидит свое отражение.
— Да, меня многое беспокоит. Да и всю страну тоже. Когда Рэйли умрет, оппозиция, которая сейчас дремлет, начнет бороться за власть или попытается организовать беспорядки, тем самым ввергая страну в хаос. Только не говори мне, что до тебя не доходили слухи.
— В моих кругах, — проговорил я, — не следят за новостями.
Он вздохнул, тяжело опустился на соседний стол и удовлетворенно хмыкнул, когда его позвоночник прошел через ту же процедуру, что и мой. Лежа, он повернулся ко мне, чтобы посмотреть мне в глаза.
— Мне не нужно видеть свое лицо, — пробормотал он. — Я знаю, что у меня проблемы. Я хочу поговорить с тобой, Говард. Я сам проинструктировал других театральных деятелей. Я дам тебе те же самые инструкции и даже немного больше...
Но тут он остановился и засмотрелся на пар.
— Ты когда-нибудь вспоминаешь старые времена, Говард?
— Это было очень давно, — уклончиво ответил я. — А что?
— Ничего. Так, просто спросил... — он снова сделал паузу. — Я рад, что ты будешь работать с нами, Говард. Нам нужны верные люди, на которых мы можем положиться.
Я промолчал. Но он точно был прав в одном. После смерти Рэйли весь хаос
Так что Комус, возможно, нуждался в здравомыслящих людях больше, чем когда-либо прежде, по крайней мере так казалось на первый взгляд. Но он не очень старался найти их. Вместо этого Комус все время пытался подавить инакомыслящих. Вся молодежь, пропагандирующая новые идеи, должна контролироваться. Независимо от того, насколько далеко они зайдут в своих лозунгах и идеях, пусть даже тайно, они могут угрожать социальному порядку, на котором держатся Рэйли и Комус. В этом случае они никогда не должны получить образование и приобрести навыки борьбы с властью. Рано или поздно психографы выявят недовольных, и по линии Комуса полетят указания.