Гретхен

– Плохо ему, видите ли! Скажите, пожалуйста! Приспичило встречаться с Фройденталером! Ни раньше ни позже! Раз в неделю мы собираемся почти всей семьей, а ему хоть бы хны! Променять семью на какого-то мерзопакостного Фройденталера, с которым он и так каждый день видится в школе! А главное, ведь ни за что не призна́ется! Он все время выкручивается и врет! Постоянно! Жрет и врет, врет и жрет!

Папу заклинило: он без конца повторял одно и то же. Гретхен, проклиная себя за длинный язык, молча сидела рядом с ним и молила бога, чтобы, когда они приедут, Гансика не было дома. А вечером, когда Гансик вернется, папа уже остынет. Если же Гансик еще не ушел, то скандала не миновать!

Гансика дома не было. Дверь в его комнату стояла нараспашку, кровать была нетронута. Значит, он даже не ложился, хотя любил прикорнуть после обеда. Тихий час был для него делом святым. Только с недавних пор он добровольно пропускал дневной сон – по субботам, когда Гретхен приходила в гости.

– Ну и что теперь? – спросила Гретхен.

– Что-что… Ничего! – буркнул папа. – Буду ждать, когда он явится! И потребую объяснений: почему он сначала изображает умирающего лебедя, а потом мчится встречаться с Фройденталером!

– И что это даст? – Гретхен явно сомневалась в пользе такого допроса.

Папа, похоже, тоже не вполне был уверен в том, что поступает правильно. Во всяком случае, он ничего не ответил и ушел в комнату, которая называлась у него кабинетом.

Гретхен осталась в гостиной. Настроение было хуже некуда. Она, конечно, сочувствовала бедному Гансику, и загнанного в угол папу ей тоже было жалко, но еще больше она жалела себя: так бездарно провести субботу! Уж лучше бы пошла в кино с Флорианом!

Гретхен встала и направилась в детскую, которую они раньше делили на троих и которая теперь целиком и полностью принадлежала Гансику. Она села на краешек своей кровати и прислушалась: не шевельнется ли в душе ностальгическое чувство? Но никакого отзвука в душе знакомая обстановка не вызвала. Может быть, все дело в спертом воздухе? Гретхен подошла к окну и открыла его. Снаружи хлынул холодный воздух, и ветром с письменного стола сдуло бумажки, которые теперь разлетелись по всей комнате. Пришлось закрыть окно. Гретхен принялась собирать разлетевшиеся листы. Одни из них были с упражнениями по математике, другие – чистые, но большая часть имела крайне странный вид: они были исписаны загадочными фразами, явно накарябанными левой рукой. Взяв один такой лист, Гретхен кое-как разобрала кривые буквы и прочитала:

НАМ ИЗВЕСТНО,

ГДЕ ВЫ БЫЛИ В ПОНЕДЕЛЬНИК В 18 ЧАСОВ.

ОРДЕН ЧЕРНЫХ РЫЦАРЕЙ-МСТИТЕЛЕЙ

Гретхен стала перебирать листы; надписи были разные:

ПРЕКРАТИТЕ! МЫ ВСЁ О ВАС ЗНАЕМ!

ОРДЕН ЧЕРНЫХ РЫЦАРЕЙ-МСТИТЕЛЕЙ

ЕСЛИ ВЫ НЕ ОСТАНОВИТЕСЬ, МЫ ВСЁ РАССКАЖЕМ ВАШЕЙ ЖЕНЕ!

ОРДЕН ЧЕРНЫХ РЫЦАРЕЙ-МСТИТЕЛЕЙ

Гретхен насчитала около дюжины таких записок. Она собрала их в стопку, села на кровать и углубилась в чтение. С бьющимся сердцем девушка перечитывала их снова и снова, потом поднялась, положила всю пачку на письменный стол, придавила стеклянным пресс-папье, вышла в коридор, набрала номер Флориана Кальба и сообщила, что планы изменились и она готова пойти с ним в кино сегодня. Флориан был на седьмом небе от счастья и спросил, как она относится к «Касабланке»[6]. Этот фильм Гретхен смотрела уже раз пять, но все равно согласилась. Какая разница, если все равно ничего не увидишь? Все походы в кино с Флорианом протекали одинаково: одна сплошная возня – то дашь ему руку, то отнимешь, то хлопнешь по руке, чтобы не забывался, то погладишь, чтобы не обижался, то дашь себя поцеловать, то отпихнешь. И так весь фильм.

Гретхен приняла предложение: пусть будет «Касабланка». Два часа в компании с Хамфри Богартом и Флорианом, телячьи нежности и сладкая мелодия «Сыграй это снова, Сэм», – это то, что сейчас ей было просто жизненно необходимо.

Глава четвертая,

в которой у Гретхен неожиданно выдается крайне сложная неделя по причине стремительно распространившегося по дому вируса гриппа