Грешные и проклятые

В убежище был кто-то еще. Сначала я его не заметил. Он присел в дальнем углу, поверх формы на нем был тяжелый брезентовый дождевик. Невозможно было определить, мужчина это или женщина. В полку служили те и другие. Со времени нашего прибытия сюда я привлек к ответственности многих солдат обоих полов по обвинению в незаконных связях.

Чтобы закурить наркотическую сигарету, он сдвинул свой респиратор со рта. Глаза под защитными линзами уставились на меня, и на мгновение я едва не рассмеялся над нелепостью ситуации.

- Почему не на посту? – спросил я, засунув медальон в карман. Я не знал, видел ли солдат, как я пытался открыть медальон, и не знал, почему меня беспокоило, что он мог это увидеть.

- Я на посту, комиссар, - ответил солдат. Голос был мужской. Солдат указал на противоположную сторону траншеи. Там на стрелковой ступени лежал лазган. – Просто хотел укрыться от дождя.

Он говорил на низком готике с варварским акцентом, раздражавшим мой слух. Полк формировался в какой-то захолустной системе, в основном из жителей аграрных миров. Я подозревал, что это одна из причин, почему дисциплина в полку так плоха.

- Ты оставил свое оружие под дождем, - я посмотрел на него. – Наказание – двенадцать часов дежурства.

Дождь начал ослабевать, его стук утихал. Солдат медленно поднялся. Неохотно. Я знал таких. Лодырь и бездельник. Такой становится солдатом только в присутствии офицера или сержанта.

- Кроме того, курение на посту запрещено. Наказание – шесть часов дежурства.

- Я на посту уже восемнадцать часов, - тихо сказал он.

Он спорил со мной. Такое бывало, хотя последний раз нечто подобное случалось несколько недель назад. Неподчинение наказывалось смертью. Мое сердце забилось быстрее, во рту пересохло.

- Значит, ты уже привык к этому, - произнес я бесстрастным голосом. Я не хотел, чтобы меня потом обвинили в провокации, если здесь окажутся свидетели.

Эта мысль заставила меня оглянуться. И моя невнимательность едва не стоила мне жизни.

Я и сейчас не знаю, действовал он преднамеренно или под влиянием испуга. Когда кончился дождь, вражеская артиллерия возобновила огонь. Грохот орудий противника расколол воздух. Где-то в стороне участок траншеи обрушился, и что-то взорвалось. Вся линия траншей содрогнулась, и грязевой суп снова начал закипать под нашими ногами.

Убежище вдруг сжалось вокруг нас. Это было внезапно – быстрее, чем я когда-либо видел. В одно мгновение я еще смотрел на солдата, в следующую секунду мы столкнулись, и грязь вскипела вокруг нас. Лавина грязи ударила меня в спину, по голове и плечам. Я пошатнулся - и он был здесь, и что-то блеснуло в его руке.

Позже я думал, что, возможно, он в действительности пытался помочь мне. Но в то мгновение я действовал инстинктивно. Когда я почувствовал его тяжесть, моя рука скользнула к пистолету. Бурлящая грязь отшвырнула нас назад и стала бросать туда-сюда. Я пытался закричать, но тут же оказался с полным ртом мерзкой грязи.

Мы боролись во тьме. Кто-нибудь, возможно, предположил бы, что он просто пытался выбраться из грязи. Но я знал, что это не так. Не так уж часто солдат пытается убить комиссара. Такое преступление означает казнь или нечто худшее. Но такое случается. И со мной это случалось не один раз. Иногда они пытались убить меня от отчаяния, а иногда потому, что сходили с ума…

Но в этот раз… в этот раз было по-другому. В удушливой тьме его респиратор сорвался с лица. И я увидел его глаза. Синие. Ярко-синие. Как небо мира, который я едва помню. Как глаза человека, которого я казнил тогда утром.

И на мгновение это был он. Только на одно мгновение. И лишь когда я почувствовал, как острие его штыка запуталось в складках моей шинели, мое потрясение уступило место гневу.

Я слышал его сдавленные ругательства, похожие на рычание зверя. Локтем я ударил его по виску, пытаясь выиграть достаточно пространства, чтобы выхватить пистолет. Его штык прорезал мою шинель. Я схватил его за руку, и штык рассек мое запястье. Его колено врезалось мне в живот, и я задохнулся. Он схватил меня за горло, и, тяжело дыша, издал яростное рычание.

Острие штыка пронзило мою щеку, и мои пальцы сомкнулись на его запястье. Я сдавил сильнее, и его рука судорожно разжалась. Штык выпал, и я метнулся за ним. Кипящая грязь пузырилась, обжигая мое лицо и шею. Он бросился на меня, пытаясь вцепиться мне в голову.

Я схватил штык, и, обернув, всадил во что-то мягкое. Нападавший издал тихий стон, его глаза испуганно расширились, и он осел в бурлящую грязь. Я вырвал штык и выбрался из обвалившегося убежища, успев выхватить из грязи свою фуражку.

Мое сердце бешено колотилось, и на мгновение я подумал, что оно разорвется. Привалившись к противоположной стене траншеи, я наблюдал, как тело нападавшего медленно погружается в грязевой суп. Его голова была покрыта слоем грязи, широко открытые глаза безучастно смотрели на меня.

Они вовсе не были синими.

Мне это привиделось под влиянием стресса? Я не знаю.