Грешница и кающаяся. Часть II

— И мне не суждено было видеть его, говорить с ним! — грустно сказал князь.

— Его последние слова принадлежали вам,— проговорил Юстус,— мы передаем вам его прощальный привет.

— Боязнь смерти и сознание того, что дни его, несмотря ни на что, могут быть сочтены, побудили его послать за мной и Арманом,— рассказывал Вильгельми.— Он все-таки надеялся, что я могу спасти его, он думал, что друг поможет ему лучше, чем все чужие доктора, вместе взятые! Но это была просто-напросто горькая иллюзия; осмотрев его, я понял, что он уже одной ногой в могиле. Присутствующие плакали, зная, что он обречен.

Он призвал нашего Юстуса, чтобы передать ему управление имениями и сообщить свою последнюю волю. До самой смерти он оставался вашим благородным единомышленником, Эбергард, и он, как никто, достоин называться вашим другом! Оставшееся после него состояние оказалось столь значительным, что не только его семейство может жить безбедно, но он завещал кроме того некоторую сумму для ежегодного пособия бедным работницам, не могущим прокормить себя собственным трудом.

— Узнаю своего брата Ульриха,— прошептал князь,— он имел благородное, щедрое сердце!

— А я считаю своим святым долгом лично и с особой тщательностью исполнить все пункты его завещания,— вставил Юстус.— Для меня это двойной долг, так как во всех его желаниях заметно влияние вашего сиятельства.

— Тело Ульриха, по его предсмертному желанию, перевезено из Палермо в Германию; он хотел быть погребенным на родине, в семейном склепе. Жизнь его была чиста, и да почиет его прах в мире! — заключил Вильгельми.

Эбергард повел друзей представить Маргарите; Мартину также было позволено войти, чтобы приветствовать господ, прибывших погостить у князя. Приезд их стал благодетельным развлечением не только для измученного душой Эбергарда, но и для Маргариты, не перестававшей грустить со дня гибели юного Иоганна.

Хотя свидание с принцем несколько успокоило ее и вселило смутную надежду на будущее, она нет-нет да и заливалась слезами при одном воспоминании об утраченном сыне.

Трагическая гибель любимца князя Монте-Веро имела и другие важные последствия.

Происшествие это настолько неприятно поразило императора, что, несмотря на текущие государственные дела, он вспоминал о нем и по прошествии многих недель.

Больше всего его беспокоил и возмущал тот факт, что дерзкое убийство было беспрепятственно совершено вблизи его императорской особы; из-за этого пострадал ни в чем неповинный полицейский префект.

Дело приняло еще более серьезный поворот, когда неопровержимо было доказано, что убийца — не кто иной, как Фукс, бежавший накануне казни из тюрьмы Ла-Рокет.

Приходилось признать, что побег этого преступника, уникальный в своем роде, был окутан какой-то непостижимой тайной.

Следствие установило, что опасный преступник беспрепятственно вышел из тюрьмы под видом помощника палача, но каким образом попала к нему одежда — это оставалось неясным.

Дальнейший, более углубленный розыск показал, что к приговоренному приходил проститься брат, но его сопровождал сам обер-инспектор.

Господин д'Эпервье пользовался полным доверием, слыл человеком безупречной репутации, поэтому можно было предположить что угодно, только не соучастие его в преступлении; никто и мысли не допускал, что платье помощника палача могло попасть к преступнику через него.

То обстоятельство, что господин обер-инспектор покинул свой кабинет около десяти часов вечера и вышел через боковой ход, ни у кого не вызвало подозрений — начальник тюрьмы волен распоряжаться своим временем, как ему заблагорассудится.

Таким образом, из лиц, имеющих сношение с заключенным Фуксом накануне его побега, оставался еще надзиратель Гирль — на него и пало основное подозрение.

Гирля обвинили в том, что он, будучи подкуплен, содействовал побегу, вступив в сговор с преступником, и взяли его под арест. На доводы и уверения бедняги полицейские чиновники не обращали никакого внимания; не был принят во внимание и чистосердечный рассказ остальных надзирателей о том, что заключенный действительно бежал из тюрьмы под видом помощника палача и что боковая дверь была открыта самим господином д'Эпервье, выходившим через нее.

Невольно возникал вопрос: как обо всем этом мог узнать Фукс? Приходилось допустить, что его известил Гирль, но при этом забывали, что ни в чем не повинный надзиратель вышел из тюрьмы раньше господина обер-инспектора, ничего не зная о его намерении уйти вслед за ним.

Гирль должен был оставаться под арестом до тех пор, пока Фукса не разыщут и не заключат снова в тюрьму.

Бедный Гирль с нетерпением, но с чистой совестью ожидал поимки преступника, бежавшего от эшафота и тем самым не только насмеявшегося над правосудием и традициями, но и осмелившегося застрелить любимца князя Монте-Веро, когда тот был в гостях у самого императора.