— Возможно, навсегда. — Алекс встал и улыбнулся. — Бывают недели, когда неприятности буквально сыплются на голову.
— Прости, я думал, у вас все в порядке.
— Это оказалось всего лишь контрактом на период проката пьесы. Ну да ладно, не хочу тебя больше задерживать, возвращайся к своим финансовым операциям.
Джон проводил его до лифта.
— Понимаю, что ты расстроен, но для этого нет оснований. С твоим талантом ты добьешься большого успеха. — Дверь лифта открылась. — До свидания.
Увидимся в воскресенье, ровно в полдень.
Алекс взял такси и отправился в другой конец города, чтобы встретиться и пообедать в «Орсини» с Брюсом Хопкинсом и еще двумя приятелями по Йельскому университету.
«Объявление о снятии с репертуара…» Звучит неплохо для заглавия следующей пьесы, для автобиографии или для записки, оставленной перед самоубийством.
Сегодня четверг. Они с Джоном договорились снять пьесу после субботнего спектакля. Алексу еще никогда не приходилось давать в газете подобного объявления, но ведь и продюсером он никогда раньше не был.
И банкротом тоже.
И вдруг он почувствовал, что ему не хочется идти на этот экстравагантный обед с удачливыми однокурсниками, ставшими преуспевающими чиновниками. Только он — незадачливый драматург.
— Высадите меня здесь, — сказал Алекс таксисту на Тридцать четвертой улице, направился по авеню Америк и вскоре растворился в толпе служащих, покинувших офисы на обеденный перерыв. Теперь ему, так же как им, придется бороться за существование. Купив хот-дог, он вошел в Брайант-парк. Человек пятьдесят смотрели выступление мима с белым лицом и в цилиндре, как у Марселя Марсо. «А зрителей-то больше, чем на спектакле в театре „Де Лиз“ вчера вечером», — подумалось Алексу. Откусив кусок хот-дога, он поморщился и выбросил все, что осталось, в урну.
— «Ситуация не так уж трагична, — размышлял Алекс. — У меня есть еще акции компании „Ай-Би-Эм“ на двадцать тысяч долларов». Их оставила ему бабушка. Весной он отдал их Даниэлу Мейзнеру, биржевому маклеру, знакомому ему со студенческих времен. Даниэл считал, что сумма удвоится, если продать акции «Ай-Би-Эм» и купить более «активные» ценные бумаги. Несколько недель назад он сообщил Алексу, что его акции держатся в цене, несмотря на общую вялость рынка ценных бумаг.
— Я купил для тебя акции компании автомобильных запчастей и компании жилых автофургонов. При нынешней инфляции люди не имеют возможности строить постоянное жилье. Никто не хочет пускать корни. Вся Америка пришла в движение.
Алекс позвонил Даниэлу из таксофона.
— Привет, Алекс! Как твоя пьеса? Я пока не успел ее посмотреть, но собираюсь на следующей неделе.
— Постарайся сделать это до субботы. Ее снимают.
— Какая жалость!
— А как обстоят дела с моими акциями? Я собираюсь их продать.
— На твоем месте я подождал бы месяца два. Они начинают подниматься в цене.
— Нет у меня двух месяцев. Наличные мне нужны сейчас.
— Н-да… неудачный момент, Алекс. Признаться, даже не знаю, что сейчас происходит на рынке жилых автофургонов. На следующей неделе совет управляющих компании отчитывается перед комиссией по ценным бумагам и биржам и…
Алекса охватил страх.
— Выкладывай, Даниэл. Насколько упали акции? Что у меня осталось?
— Если продать акции компании запчастей и если компании жилых автофургонов удастся избежать банкротства…
— Сколько? — заорал Алекс, уже не сдерживая гнев.
— Остынь, старина, — невозмутимо сказал Даниэл. — Подожди минутку, дай посчитать. — Он помолчал, потом снова послышался его голос:
— Ну… скажем, около трех тысяч, плюс-минус несколько сотен.
«Пропади все пропадом! Три тысячи! Этого не надолго хватит». Только за квартиру он платит пятьсот долларов в месяц.
— Алекс? Ты меня слушаешь?
— Да, — вздохнул тот. — Продавай. Продавай все.
— Ты совершаешь большую ошибку…
— Это я понял. Потом как-нибудь расскажешь подробнее. — Алекс с грохотом опустил трубку на рычаг.
Джон Кинсолвинг устроил вечеринку в ресторане «Коуч-Хаус» по случаю снятия пьесы. Царившее здесь вымученное веселье соответствовало традициям выживания, принятым в театральных кругах. Корабль идет ко дну с поднятым флагом. Его спасет другой корабль.
Шампанское лилось рекой, и Алекс, сидевший рядом с женой Джона, миловидной, несколько возбужденной блондинкой, не пропускал ни одного тоста. Розмари Кинсолвинг, младший редактор журнала «Мадемуазель», работала сейчас над романом. Подвыпив, она слегка кокетничала с Алексом:
— Вот я считаю пьесу замечательной, потому и уговорила Джона финансировать ее. Сам он в этом ничего не смыслит.
— Не смыслю? — Джон оторвался от беседы с Элен Брилл. — Что ты имеешь в виду?
— У тебя нет широты восприятия. Ты мыслишь аналитически, а не абстрактно…
— О Господи! — воскликнул Джон. — Ну теперь, кажется, я услышу традиционный вопрос: «И почему ты хоть немного не похож на Алекса?»
— Дорогой, посмотри, как он одевается! Сразу видно, что Алекс — творческая личность, а ты — инвестиционный банкир.
— Розмари, но он и есть инвестиционный банкир, — возразил Алекс.
— Именно это я и имею в виду.