Я задрожал, когда порывистый ветер прорезал ужасную рубашку с гавайским принтом, закрывающую мой широкий торс. Рукава были слишком короткими, грудь слишком узкой, и я не мог смотреть на ужасные спортивные штаны, прилипшие к моим ногам.
Мне не хватало кожи.
Черт, я скучал по собственному чертовому байку.
Обычный «Триумф» Грассхоппера был совсем не такой. Разгон вялый по сравнению с моим зверем. Логотип «Чистая порочность» в виде черепов был нарисован от руки со светящимся пламенем на рамке.
Пламя опалило мое сердце.
Мой разум бурлил горящими домами, дымящимися останками и обугленными мечтами о том, чтобы когда-нибудь состариться с девушкой, которую я любил.
Она была свидетельницей двойного убийства своих родителей.
Она чуть не сгорела.
Все потому, что у меня не хватило сил спасти ее.
Агония непрекращающейся головной боли вопила в знак согласия.
Каждую милю, которую мы проезжали, мои травмы становились все более очевидными.
У меня чертовски болела голова.
Мое видение пугающе сузилось.
Мой разум лениво замедлен.
Радость мыслить алгоритмами, скорость работы с числами и уравнениями была… повреждена.
Я был нечетким.
Я был потерян.
Мне не хотелось признавать это, но доктор был прав.
Внутри все бурлило. Я не мог найти этого спокойствия — этого контроля. Я был на грани того, чтобы отомстить — на грани того, что все, к чему я стремился, сбылось.
Я не мог позволить себе сломаться сейчас.
Рядом со мной раздался рев другого «Триумфа».
Я посмотрел в сторону.
Мо соответствовал моей скорости, все еще умудряясь выглядеть круто даже с Грассхоппером за спиной.
Я чувствовал себя опустошенным, уязвимым из-за отсутствия моего обычного оружия. Но отказался тратить больше времени на возвращение домой. Вместо этого завладел ножом Грассхоппера и его незарегистрированным пистолетом и сел на его мотоцикл, не спрашивая.
То, что было его, — было моим. Он переживет это.
Он работал на меня. А не наоборот.
Я слишком долго был мертв, полагая, что Клео потеряна. Я бы больше не стал жить в таком аду.
Да, у меня была дерьмовая головная боль. Да, со мной что-то было чертовски не так.
Но все это не имело значения.
Тогда я смогу умереть счастливым, зная, что наконец-то отомстил и спас ее.
Мой математически настроенный мозг гремел и хрипел — это уже не обтекаемая супермашина, а ржавый гребаный винтик.
Подгоняя байк, я подал еще одну порцию бензина в ревущий двигатель. Мне не нужно было смотреть на спидометр, чтобы знать, что эта скорость убьет меня трижды, если я прогнусь от боли в голове.
Мое терпение оборвалось.
Моя ненависть переполнилась.
Все остальное, блять, не имело значения.
Только она.
Глава пятая
Клео
— Клео, запись из дневника, тринадцать лет
За последние восемь лет не было ни единого момента, когда я просыпалась и жалела, что не могу забыть.
Каждое утро было трудно вспомнить.
Каждую ночь битва между необходимостью знать и необходимостью забыть.