Рубикс ухмыльнулся, купаясь в гневе своих людей.
— Эту маленькую сучку украли прямо из-под носа моего, сосущего член, сына. Он думает, что он лучше меня. Он думает, что может создать Клуб и не просить моего одобрения. Что ж... у меня для него новости.
Мужчины кивнули, их ненависть к Артуру сгущала воздух, пока большое пространство не стало удушающим, вызывающим клаустрофобию.
Рубикс схватил меня за грудь, болезненно сжимая.
Я закусила губу, борясь с желанием бороться. Если бы я дралась сейчас, у меня не было бы ни единого шанса. Я должна была выглядеть напуганной, послушной. Артур опоздал.
— Время для веселья, — пробормотал Рубикс, пощипывая мои соски. — Пора отправить предупреждение. — Схватив меня за волосы, он сильно дернул. — Пора украсть то, что чертовски дорого для него.
Внезапно он толкнул меня вперед. Я упала на стол. Мои руки раскинулись в стороны только для того, чтобы быть схваченными двумя ближайшими мужчинами. Кобра и Сикамор прижали меня, их дыхание пахло пивом и табаком, их глаза светились неестественно ярко от злоупотребления психотропными веществами.
— Хороший план, босс, — рассмеялся Кобра.
Сикамора спросил:
— Так... она наша?
Рубикс прижался ко мне, схватив меня за бедра.
— Она вся наша.
Глава четвертая
Килл
— Артур, шестнадцать лет.
Ветер на моем лице и соль на моем языке всегда давали мне свободу.
Езда в одиночку или с другими; день, ночь, лето, зима — это не имело значения, пока передо мной был отрезок дороги и никаких обязательств. Это был единственный способ найти хоть какое-то подобие покоя.
Но не сегодня.
Только не эту гребаную поездку.
Моя рука обхватила акселератор, подавая все больше и больше газа в рычащий двигатель. Я уже превысил ограничение скорости, но мне было все равно.
Если бы я мог привязать крылья к своему байку и полететь к «Кинжалу с розой», я бы это сделал.
Я вырос на мотоцикле, и сегодня я впервые не обрел эту свободу — этот покой. Утрата Клео съела мою душу. Боль из-за того, что она снова потерпела поражение, грозила разрушить меня.
Я ехал быстро.
Я мчался.
Но мне казалось, что я топчусь на месте. Сражался с демонами. Ни хрена не добился.
Гул шин и рев двигателей только усугубили мою эмоциональную пытку. Мир? Что это было? Я никогда больше не найду покоя, если подведу ее во второй раз.
Стрелка спидометра поднялась выше, дразня границы красной опасности.
Путь от «Чистой порочности» к «Кинжалу с розой» был бесконечным гребаным марафоном.
Каждый знак остановки был смертельным врагом, каждый светофор — моим главным врагом.
Мы ехали час, но не проехали даже полпути.
Я сжал зубы сильнее, когда сгорбился над байком.
Мы опоздали, и я был чертовски зол.
Я был в ярости от своей слабости.
Я был в ярости от своего состояния.
И я был охвачен гневом на Мо и Грассхоппера за то, что они не нашли способа исправить эту херню.
Медсестра в больнице предъявила мне обвинение и вызвала полицию. Она сделала все, что в ее силах, чтобы задержать меня, и все потому, что я не мог сдержать свой характер. Она отказалась дать мне формы для выписки. Держала мою гребаную одежду в заложниках. Намеренно разозлила меня до такой степени, что я, вероятно, убил бы ее, если бы Хоппер не затащил меня в уборную, не украл одежду какого-то толстяка и не бросил ее в меня.
Я зарычал себе под нос, тревога и гнев циркулировали в моей крови. Мне нужно было, чтобы это путешествие, черт возьми, закончилось.