Приглушенный свет придавал чертам ее лица озлобленность и жестокость, а зрачки колыхали огоньком ненависти.
– О чем ты? – Я переменился в лице, смотря на нее сверху вниз.
– Ю-юджин. – Она высокомерно протянула мое имя. – Не смей стоять выше меня. – Рейчел подскочила и с порывом вцепилась железной хваткой в мой галстук, приземляя меня.
Свободной рукой она провела по моему лицу, а после ее большой палец небрежно прошелся по нижней губе. Я застыл, стоя на коленях перед смертной с распахнутыми глазами, не вымолвив и слова.
– Вот, о ком я говорю. – Прошептала девушка губами цвета алой крови мне в лицо.
Указательным пальцем развернула за подбородок мое лик к картине, которую она написала для меня собственноручно. Мои глаза округлились, вместо моего портрета на стене весели очертания бесформенного существа черного цвета с короной в области головы. Я бы ни за что не признал в нем себя, если бы не цвет голубого и серого глаза, что выделялись на фоне черноты. Последнее, что я запомнил из сна – это низкий и отчаянный смех Рейчел, который звучал у меня в ушах даже после пробуждения.
Я очнулся с тяжелым дыханием в холодном поту. Вряд ли этот кошмар был связан с силой Линдсея. Кстати о нем, мне пришла на ум запоздала идея, что Грех Лени мог знать о побеге двух «святых косуль» из моей резиденции, но тактично из-за лени забить на все это.
Я поднялся с кровати и понял, что проспал ровно полчаса. Как в бреду, шатаясь, побрел на первый этаж здания в шелковом ночном костюме, который лип к спине. Из-за кошмара я даже не сразу открыл дверь своего кабинета, так как пребывал в замешательстве. После пары минут зашел туда и с облегчением выдохнул, что сон остался сном.
Я всматривался в портрет, что висел над рабочим местом, и в голову пришла идея – уничтожить все, что мне напоминало о
Я начал громить кабинет, только теперь этого не было в планах, как
С силой я разломил пополам аксессуар и с холодным видом равнодушно бросил части предмета на пол. После в поле зрения попались эскизы картин, что Рейчел пыталась закончить в первые дни своего пребывания. Все обрывки каждого эскиза я лично приказывал Дарию собирать и приносить мне в кабинет, а после составлял их воедино как мозаику. Хотел в скором времени отдать ей зачем-то… С новым приступом нервозности я вновь разорвал в клочья наработки, и куски тех разлетелись по всей комнате. Дошла очередь до картины…
Моя рука с острым предметом, что я подобрал в суматохе, застыла в нескольких сантиметрах от полотна. Я снова замахнулся над великолепной работой смертной художницы, но … безуспешно. От отчаяния я швырнул картину в сторону, и та с гулом упала на пол. Звук рвущегося холста напоминал противный скрип и отдавался эхом в ушах. Я выглянул из-за стола и увидел как осколки ваз на полу и прочего хаоса повредили предмет искусства. Мотнув головой, я кинулся поднимать картину, отряхивая ту от впившихся осколков фарфора со стеклом.
Потом, сжав челюсть, я зажмурил глаза и притянул картину к лицу, касаясь ее лбом. Туловище поползло вниз. Обняв картину, моя спина прислонилась к стенке стола. Я просидел в таком согнутом положении на полу некоторое время, а после и вовсе принялся со злостью к себе зашивать полотно подручным атрибутом. Я не знал, что со мной происходило, и почему не мог избавиться от этой вещи. Гордость кричала во мне – «уничтожь», буквально пульсировала в висках, а сердце отбивало быстрый ритм и шептало – «не надо». Я наткнулся взглядом на свой ежедневник, не помню который он был за всю мою грешную жизнь по счету. Это мой способ не забывать пережитые годы, таким образом, записывая свои мысли на бумагу. Толстыми томами подобных записей у меня заставлен не один книжный стеллаж, иногда я перечитывал свою писанину и удивлялся, как моя личность претерпевала изменения. Я описывал каждый день, четко в определенное время, отчасти по причине не сойти с ума. Самый свежий из блокнотов валялся у моих ног, я поднял его и сделал в нем новую запись.
Я потерял все.