Грехи отцов отпустят дети

Следующим днем – как раз была суббота, неприсутственный день – их обоих, Нину и Глеба, призвал Павел Петрович. Усадил в малой гостиной, в своем крыле, на первом этаже, налил по рюмке.

У нее все тело болело после побоев мужа, но он, сволочь, бил по-милицейски, не по лицу, и старался не оставлять следов. Поэтому Павел Петрович ничего не заметил и заступаться за нее не стал.

Кирсанов-старший предложил выпить мировую и произнес речь.

Так, мол, и так, сказал, я сожалею о случившемся между нами недоразумении. (Именно так и выразился: «недоразумении».) Чтобы загладить его, я готов предложить вам обоим щедрую компенсацию. И шварк на стол «котлету» – пять тысяч долларов.

– Я надеюсь, – говорит, – это поможет вам надежно забыть о том, что произошло. Что же касается вашей дальнейшей работы в усадьбе – я вас не гоню. Со своей стороны заверяю, что ничего подобного, что мы с Ниной себе позволили, больше не повторится. Я буду по отношению к вам обоим вести себя исключительно корректно. Если вы сочтете возможным, буду рад, если оба останетесь в усадьбе. С ответом не спешите, обдумайте все, и я буду ждать вас завтра.

Вечером Глебушка опять Нину побил, и опять так, чтобы людям незаметно было, а потом сказал: куда мы сейчас пойдем? Где приют искать будем? Остаемся!

И они остались.

Павел Петрович больше к ней не приставал – как отрезало. Глеб иногда поколачивал. А недели через две сказал, подшофе: эх, мало мы за твой позор со старикана получили. Надо еще взять.

Она усмехнулась: «Пойдешь просить?»

– Ты пойдешь! Скажешь, беременна. Скажешь – от него. Потребуешь денег на аборт.

– Да? А если он скажет рожать для него ребеночка?

– Поговори у меня еще! Проститутка, шалава, мразь! – и опять с кулаками.

Делать нечего, пошла Нина к Павлу Петровичу просить еще денег. Сказала, пряча глаза, что забеременела. Что чувствует – от Кирсанова зале-тела, да и с Глебкой у нее в те дни ничего не было.

Хозяин усмехнулся: «Глеб тебя прислал?»

– Почему? – смутилась. – Я сама.

– Да ты б сама такого постыдилась. Ладно. Но это уж последний раз. Больше не приходи.

Достал из сейфа доллары, отсчитал три тысячи, а потом обнял ее, прошептал:

– Раз тебя муж не жалеет, на позор отправляет, так пусть и он этот позор изопьет по полной. – И снова отвел в спальню, уложил ничком на кровать и довольно грубо взял сзади – как в самый первый раз, поглядывая на сад за окном, в котором опять копошился Глеб.

После этого она очень, очень хотела уйти от Кирсановых. Прямо-таки умоляла Глебушку: давай уедем! Но он – нет. Останемся здесь.

И продолжал служить.

Она даже думала: может, он что-то задумал?

Может, вынашивает планы мести?

* * *

Когда Нина закончила, добавила, совершенно убежденно:

– Так что мотив убить у Глеба моего, может, и был. И ненавидел он Павла Петровича, наверное. И парня этого, Базарова, он, может, спьяну на убийство толкал. Да только сам не убивал. Я Глебушку хорошо знаю. Поверьте, не трогал он Павла Петровича. Он против сильного никогда не пойдет.

«А против слабого?» – захотелось спросить мне, глядя на синяки на ее плечах, – однако я не стал углубляться в тему семейного насилия.

Во время повествования Нины я слышал, как муж ее тоже поднялся наверх из гаража и засел в соседней комнате. Почти наверняка он слышал то, что она повествует мне, – но не вмешался, зашухарился. Страдал, наверное, молча? Копил свою ревность?

Я знал подобный типаж и подобные семьи. Очень токсичные для самих себя, они черпают сок для своего существования в негативе. Тщательно раздуваемая ревность питает их болезненную любовь и тягу друг к другу.

Иногда подобный союз оканчивается трагически. Ревнивец убивает предмет своей страсти. Но обычно, насколько я знаю, он вредит, как правило, своей половине. Крайне редко случается, когда его карающая, так сказать, длань падает на соперника.

Хотя – всяко бывает. И показания прислуги требовалось проверить.

Я отправился в комнату Евгения.

По пути, на первом этаже барского особняка, в кухне-столовой того крыла, где жил Николай Петрович, я обнаружил приятеля своего Юрца.

Он, завидев меня, высказался в том смысле, что хорошо бы нам (употребив множественное местоимение) по горячим следам убийство раскрыть. Я спросил его, уверен ли он, что случилось убийство, и он как раз пояснил мне, что полной уверенности нет, но есть ощущение.

– А во сколько наступила смерть?

– По температуре тела судя, около четырех утра. Плюс-минус час. Экспертиза должна точно указать. И ответить точно, убийство то было или суицид.

– А быстро экспертизу сделают?

– Что, хочешь ускорить?

– Не помешало бы.

– Тогда простимулировать экспертов надо.

– Я поговорю с заказчиком насчет дополнительного финансирования.

Юрка как раз собирался допросить накоротке матерь убитого, Антонину Николаевну. Я сказал, в свою очередь, что иду к Евгению. Мы договорились поделиться результатами.