Грехи отцов наших и другие рассказы

– Убивать чудовищ, – сказал Филип, но его уже не слушали. Все орали, повскакав на ноги. Филип развернулся и ушел в темноту. Люди Джандро так опешили, что дали ему отойти на добрых тридцать метров.

* * *

Импровизированная тюремная камера была холодной и тесной. Он лежал на голом полу. Все у него болело. Одно ребро почти наверняка сломали, левое запястье сильно опухло. Другие последствия побоев проявятся позже. Пока и этого хватало.

Наступление дня он определил по плохо проваренному шву в стыке стен. Булавочный прокол меньше самой слабой звезды медленно светлел, пока сквозь него не пробился тонкий лучик. Пятнышко с ноготь на большом пальце поползло по полу. Филип следил за ним глазами. В воздухе стоял привкус пыли.

Снаружи иногда доносились голоса. Некоторые он узнавал. Кофи. Моз. Нами Вэ – она орала, что было вовсе на нее не похоже. Филип подумал, не сдерживает ли она толпу линчевателей. Версия выглядела правдоподобной.

Лучик света подползал все ближе к стене и погас, когда солнце поднялось к зениту. Все сильнее хотелось пить, но воды не было, поэтому Филип постарался уснуть. Добился полудремы, то и дело прерывавшейся болью. Он совсем потерял чувство времени, когда его разбудил лязг отодвинутого засова.

Дверь открылась, хлынувший внутрь свет очертил силуэт Нами Вэ. Филип хотел подняться, но спина так затекла, что сесть удалось только с третьей попытки.

Администратор села напротив. В проникавшем из соседнего помещения свете она выглядела усталой и решительной. Ангел, явившийся огласить приговор или дать отпущение грехов.

– Ну, на это ушло восемнадцать часов, – заговорила она, нарушив затянувшееся молчание, – но мы его потеряли. Вы теперь официально убийца. Что? Вам смешно?

– Я не хотел смеяться, – сказал Филип. – Просто вспомнилось кое-что… я не хотел смеяться.

– О чем вы думали?

Ангела как не бывало. Мягкость, доброта и профессионализм исчезли тоже. Такой он видел ее в первый раз. Тот же усталый гнев, что засел у него в затылке, с поправкой на голос.

– Что это надо сделать, – объяснил он, – а кроме меня некому.

– Не надо было этого делать.

– Я таких, как Джандро, знавал. Он уже показал себя. Всем показал, что он такое. И ему это спустили. Для таких людей нет закона. Поселок проголосовал, но его мнение важнее. И вы склонились. Уступили. Позволили ему творить, что хотел, а после этого обратного пути не было. Когда такие, как он, побеждают… на них нет удержу.

– И за это вы вынесли ему смертный приговор. Вы иронии не улавливаете?

– Есть разница, – сказал Филип. – Меня вы накажете. Я отвечу за то, что сделал.

Нами Вэ покачала головой.

– О господи!

– Так и должно быть. Поступаешь неправильно – должен заплатить. За это положено страдать. Только это не дает разным Джандро забирать себе все просто потому, что могут.

– Вот что вы задумали? Распять себя на кресте закона. А я должна вас благодарить?

– Вы не понимаете таких, как он.

– Еще как понимаю, – сказала Нами Вэ. – Алехандро был деспотичный нарцисс. И садизма в нем хватало. И харизмы тоже. И он был храбрым. Не задумываясь, бросался навстречу опасности. А Левард? Умнее его я мало кого знаю, и при этом он сноб. Он вилку не умеет попросить так, чтобы никого не погладить против шерсти. Адья готова работать в две смены без слова жалобы, ей только позволь, и при этом всюду, куда ни ступит, завязываются любовные драмы. Моисей – надежный работник, а эмоционально – развалина. Биолог Мертон один из самых милых, сострадательных, добросердечных людей, кого я знала, а работа в его лаборатории уже встала, потому что он алкоголик. Мы все такие. Люди.

– Джандро был другим, – сказал Филип.

– А вы, – продолжала она, дотянувшись, чтобы коснуться рукой его лодыжки, – очень опытный техник, богатый незаменимыми знаниями и опытом. И при этом отчаянно добиваетесь, чтобы вас за что-то наказали, не знаю уж зачем.

– Он бы взял верх. Вы его уже не контролировали.

– Возможно.

– Если мне придется умереть за то, что избавил вас от него, не возражаю.

Нами Вэ рассмеялась – тихо, хрипловато, горестно.

– Вот уж нет. Как сказала бы моя праведная матушка, не будет вам простого выхода. Мне много чего не по силам, но если кто введет в этом поселении высшую меру, это буду не я. Ходить можете?

– Можно мне сперва попить?

Идти было больно с первого шага. Все тело онемело, а выбравшись наружу, Филип лучше разглядел синяки. Весь поселок выстроился вдоль зачаточных улиц. У Моза был суровый вид. Ремонтники собрались кучкой, смотрели с ненавистью. За ним никто не шел, но взглядами провожали все. Филип старался не горбиться, сохранять хоть какое-то достоинство. Нами Вэ шла рядом, готовая поддержать, если придется. Он постарался, чтобы не пришлось.

После вчерашнего дождя землю развезло в скользкую грязь, но сейчас небо было просторным и ясным. Безоблачным. Филип поймал себя на том, что чего-то ждет от толпы. Шумного одобрения или всплеска ненависти. Люди стояли молча, смотрели, как он проходит.