Грехи (октябрь 2008)

В.Г. Тем не менее это говорилось, и видно было, насколько задет Большой театр. Выступая на радиостанции «Эхо Москвы», прима Большого заявила, что молодые танцовщицы Мариинского театра - это продукт критики, что их на самом деле нет. Но публика уже так не думала, и когда стало ясно, что противопоставить им Большой театр ничего не может - начались поиски замены Васильеву. Между прочим, это был единственный способ избавиться от его «Лебединого озера»: нельзя было допустить, чтобы в тот момент, когда наметилась тенденция к возрождению «национального самосознания», к возвращению таких понятий, как «национальная гордость», «национальная традиция», - нельзя было допустить, чтобы в такой момент «национальный» балет «Лебединое озеро» шел «на главной сцене страны» (как тогда стал официально именоваться Большой театр) в таком несуразном виде. По-моему, Васильева убрали для того, чтобы убрать его «Лебединое озеро». Как только он ушел, было возвращено «Лебединое озеро» Григоровича - какой-никакой, но все-таки осмысленный спектакль. Итак, выяснилось, что «наших» балетмейстеров просто нет, а «наши» танцовщики не представляют того интереса, который может возместить отсутствие балетмейстера, как это было в 1930-х - 1940-х годах, когда Большой театр был балетом артистов, а не балетмейстеров, и всех это устраивало. Стало очевидно также и то, что мы опять выпали из истории балета, что мы опять что-то пропустили, что история Большого театра состоит из огромных лакун, из пропущенного времени, из пропущенных 1950-х, пропущенных 1960-х и пропущенных 1970-х…

П.Г. Что вы называете пропущенным временем?

В.Г. Например, пропущенные 1950-е годы, когда мир - не город Нью-Йорк, а мир - узнал Баланчина. Наша страна и Большой театр сделали вид, что Баланчина нет. На какое-то время мы смогли создать собственную историю балета благодаря первым сочинениям Григоровича, которые именно потому и имели не только внутренний, но и международный успех. Затем нас опять отбросило куда-то в сторону. Мы все время совершали прыжки через десятилетия, ни к чему нас не приближавшие, и снова принимались за решение нашей главной задачи - каким-то образом вернуться в историю балета. Когда же Москва наконец увидела баланчинский «Хрустальный дворец» в исполнении Мариинского театра…

П.Г. Это было на пресловутых «обменных гастролях» в феврале 1998 года. В финале «Симфонии до мажор» в зрительном зале Большого театра началась истерика, какой я не видел ни до, ни после, ни на одном представлении, ни в одном театре мира. Это был вызов публики - вызов бессмысленному соперничеству двух театров, вызов васильевскому китчу, «большому балету Григоровича», художественной ксенофобии, закрытому обществу. Московская публика поднялась тогда вровень с искусством Баланчина, она была в тот момент гениальна. Кстати, в ответ Большой театр отправил в Петербург васильевскую «Травиату» и васильевское «Лебединое озеро»…

В.Г. …которое, как ни странно, было поддержано питерской критикой и питерскими балетоманами, что меня лично поразило, - полная неадекватность оценки.

П.Г. А что вы хотите: на протяжении последних пятнадцати лет в Петербурге наблюдался процесс деградации уникальной, основанной в начале XX века Акимом Волынским и Андреем Левинсоном и возведенной на невероятный уровень в конце 1930-х Любовью Дмитриевной Менделеевой-Блок критической школы, а соответственно, процесс вырождения цеха балетных критиков. Что, на мой взгляд, является одним из признаков окончательного сползания Питера в глухое провинциальное состояние (на пакете с прокисшим молоком, конечно, можно написать «свежее молоко из культурной столицы», но оно уже прокисло и вы это поймете, когда попробуете). Васильевское «Лебединое озеро» потому и имело в Питере успех, что именно провинциальное сознание автоматически воспринимает любое столичное искусство как безусловный культурный ориентир.

В.Г. Парадоксально, но все, что произошло в Петербурге, не имеет никакого отношения к тому, что происходило в балете Мариинского театра в конце 1990-х - начале 2000-х годов. Мариинский театр оказался в полной изоляции в своем городе, и это стало для меня полной неожиданностью.