Грех жаловаться

Главврач остается сзади: «Я у себя». Жидков сидит в коридоре, желтый весь, высох. Давно не видела. Ну что, живой? Сколько весишь? Килограмм пятьдесят, не больше. Захватила ему поесть. «А ты, Ксюха, все восемьдесят?» Да нет, меньше, давно не взвешивалась. Семьдесят пять – семьдесят семь, все в той же поре. Жидков смотрит просяще, чего-то задумал. Жалко его, конечно, но всем помирать придется. Лишь бы Верочку не вспоминал, хватит уже на сегодня.

– Не лечат меня, Ксюха, другим вон капельницы ставят…

По коридору идет медсестра. Движение головой: «Пригласите, пожалуйста, лечащего врача».

Молодой какой-то, новый, чистенький не по-нашему:

– Я уже все объяснил вашему мужу, простите, вашему бывшему мужу. Нет, только операция. Да, в Москву, здесь операций на сердце мы не делаем. В области тоже не делают. Да, риск есть. Скажем… десять процентов. А вероятность умереть от болезни – сто процентов. Понимаете?

Ишь ты, какой говорок. Снова рука чешется. Спокойно:

– А областные специалисты придерживаются иного мнения. Да и какая операция в шестьдесят шесть лет? – Жидкову: – Выписку старую принеси.

Жидков и ходить-то толком не может, два шага – и задыхается. Обгоняет его, идет в палату, двухместная, еще какой-то гниющий старик. Не могли дать отдельную? Все-таки – второй секретарь, надо уважать историю. Роется в тумбочке, жуткий смрад, это не от старика: остатки пельменей, которые посылала. Жидков наконец доплелся:

– Слушай, Ксюха, пасеку у меня купи, а?

Да иди ты со своей пасекой! Ага, вот: «…консервативное лечение по месту жительства». Врач кривится: кто писал? Да не разбираются они там в пороках. А ты, значит, разбираешься? Принимается объяснять, отводит в сторону. Она не понимает и не слушает. Вдруг включается:

– …С операцией он может дожить и до ста лет. Я его почти уговорил. А вы, простите, должны быть частью решения проблемы, а не частью проблемы.

Это уж слишком! К главврачу: так, чтобы каждый день капельницы, дважды в день. Говнюка этого к Жидкову не подпускать. Женщин ваших с праздником.

– И вас с наступающим, Ксения Николаевна, здоровья вам, счастья, благополучия!

– Павел Андреевич на месте? – на месте он, на месте, для вас, Ксения Николаевна, всегда на месте. Что за глупая улыбка? А потому что – знает.

Пять лет назад она пришла к Паше, только вступившему в должность, – его и привела сюда Ксения, простой парень, главное, что из местных (из местных и внук солдата, дед воевал, вот и все Пашины козыри), – поздравить, пожелать многих лет работы на благо города. Поговорили о том о сем, и вдруг – стал толкать ее в заднюю комнатку: «Кино про меня посмотрим». Кино? Какое еще кино? «Увидишь, Ксения Николаевна, интересное».

В комнатке диван, занавешены окна. Паша навалился сзади, как учили: женщины любят силу. «Ты что творишь, Паша?» – «Ухаживаю». – «Сдурел на радостях, да? Я же почти бабушка. Девок мало в городе?» Паша чуть отодвинулся, покрутил головой: «Мне статус нужен, понимаешь?» Опять принялся за нее. Ладно, будет тебе статус, подожди, отвернись, сокол ясный. Паша – выпускник летного училища, низенький, шеи нет совсем, голова только большая, а все остальное – маленькое-маленькое. Смех и грех. Любовь длится сорок секунд и с тех пор не возобновляется, но городу известно: Ксения с Пашей – любовники.

Паша подписывает открытки к Восьмому марта, не лень? – существует же ксерокс. Нет, все сам, трудоголик. «Не бережете себя, Паландреич», – дурак ты, а не трудоголик. Зачем пожаловали? Да так, пошептаться надо.

Излагает: часовня, вот планы, дело за малым – земля. Давай, Паша, порешаем вопрос. А что тут думать? Вспоминает: КОКЯХБИ.

– Он ничего вроде, – вдруг заявляет Паша. – Кристинка моя у него. И потом – программа: духовное возрождение, славянская письменность, как там? – С каких пор мы стали разбираться в письменности, Павел? Муниципальное жилье учителю дадим, тем более – программа. До него доходит, как до жирафа. «Дома горят, ты ведь пожарником работал!» – хочется крикнуть Ксении Николаевне, но о таких вещах нельзя даже с Пашей.

– Я думала, ты мужчина. Поговори с Савельичем, – Савельич – деловой человек, бизнес в Пскове, но родной город не забывает. – Ты же на той неделе обещал!

– Извини меня, Ксения Николаевна, та неделя – это та неделя, а эта неделя – это эта неделя.

– Разница в чем, Паша?

Паша не знает. Он слышал эту фразу от областного начальника. Тому тогда никто не возразил.

Край какой-то. Тупик. Он хоть знает, что такое часовня? Думает, наверное, время узнавать, так ведь? Чего-то бурчит: лучше боулинг. Вдруг – озарение:

– У учителя знаешь какие дела творятся? – вдохновенно рассказывает. Прямо позади ее дома – гнездо разврата. – За дочь не страшно?.. – еще говорит и еще.

– Ладно, разберемся с этим чмо, – произносит Паша. Давно бы так. – Разрулим ситуацию. Будет тебе часовня! Давай по маленькой, Ксения Николаевна, с наступающим, здоровья, сил, удачи!

Офицеры пьют стоя. Господи, блин, достал.