Грех во спасение

Невысокие горы, амфитеатром окружавшие озеро, заросли лиственничным лесом – светлым, прозрачным. Нежно-зеленая хвоя только-только проклюнулась из шершавых почек, покрыла изысканным кружевом темные бугристые ветви, но березы уже заплели в косы зеленые ленты, а в густых сочных травах взметнулись вверх крупные алые соцветия марьиных кореньев и нежно-розовые – шиповника. Заполыхало вовсю зарево жарков, а в тенистых местах показались на свет божий крупные пунцовые цветы изящных «кукушкиных сапожек», похожих с виду на хрупкие и нежные орхидеи в княжеских оранжереях... Здесь, в лесу, был настоящий рай – подлинное спасение от удушающей жары и солнечного пекла. Прохладный, напоенный ароматами трав, цветов, молодой листвы, где совсем не чувствуется горьковатый запах заводского дыма, пропитавшего весь поселок и близлежащие окрестности, – он манил к себе все живое, изнывавшее от жары и жажды. Под его тенистыми кущами бежали прозрачные говорливые ручьи, сливаясь у подножья гор в шумливую речушку Будинку, которая, срываясь с каменного утеса, со всего размаха ныряла в озеро, чтобы обрести долгожданный покой в его глубинах...

Маша вновь из-под руки взглянула на сверкающее перед ней огромное водное зеркало и облегченно вздохнула. Из-за мыса вынырнула лодка. Рыбаки возвращались, и Маша даже разглядела высокую крепкую фигуру Антона, стоящего с шестом на корме.

А солнце, как перевалило за полдень, стало жечь совсем уж беспощадно. И хоть бы ветерком потянуло. Носится себе, безобразник, над озером, и горя ему мало. Там волны взбудоражит, барашки взобьет, а на берегу и травинки не шелохнет, лист на дереве не потревожит. Вот потому и застыли в ленивой истоме раскидистые ветлы, сбежавшие с пригорка к самой воде, изошли смолой, будто потом, кряжистые лиственницы, окружившие крытый берестой балаган, в котором рыбаки хранили свои нехитрые снасти и провизию на случай дождя.

Грозы в этих местах неожиданны и скоры. Не успеешь оглянуться – налетит туча, полыхнет жгучей молнией, громыхнет басом пару раз и тут же прольется дождем – стремительным и недолгим. И луж после него не остается, вся вода тут же уходит в песок, и уже через полчаса словно и не бывало этих секущих, будто розги, водяных струй и вызванной ими долгожданной прохлады. И опять над головой белесое от несусветной жары небо да струится над косогором зыбким маревом разогретый, как на сковороде, воздух.

– Э-э-эй! – раздалось над озером. Антон, оказывается, уже подогнал лодку к берегу, вытащил ее на песок и теперь, стоя у воды, призывно махал Маше рукой. – Мария Александровна, спускайтесь к нам! Смотрите, какую прорву карася да окуня добыли!..

Через час, погрузив рыбу и снаряжение на телегу, двинулись в обратный путь. Прасковья Тихоновна правила лошадью. Маша сидела рядом с ней, то и дело оглядываясь на трусивших позади на мелких монгольских лошадках Антона и Цэдена. Бурят сидел на своем мохнатом скакуне как влитой, с полузакрытыми глазами, и, казалось, продолжал спать на ходу. Но Маша знала, что этот его вид обманчив. Несколько дней назад он так же, вроде бы в полусонном состоянии, одной стрелой снял с сосновой ветки рысь, которая, вероятно, по молодой еще дурости решилась было спрыгнуть на холку Антонова коня. Главное, Маша не успела заметить (впрочем, как и ее спутники) ни самой рыси, ни того, как Цэден выстрелил из лука. Произошло это молниеносно, и, когда мертвое тело большой таежной кошки распласталось на тропе, женщины лишь громко вскрикнули и перекрестились.

С той поры Прасковья Тихоновна полюбила бурята несказанно, и хотя по-прежнему называла его «нехристем», но заставила Антона сколотить инородцу топчан, которому определили место в сенях, тем самым грозный страж превратился едва ли не в члена семьи.

Мордвинов поначалу возмутился подобным самоуправством настырной казачки. Возможно ли брать на содержание чуть ли не собственного стражника? Но потом махнул на эти вольности рукой, проворчав, что в случае появления какой-либо комиссии ему и так уже не сносить головы за все допущенные послабления.

Дорога пошла в гору. Маша спрыгнула с телеги, решив прогуляться по обочине, чтобы собрать в букет жарки и сиреневую медуницу. И сразу вспомнила, как несколько дней назад подбирала с дороги маленькие букетики цветов, в основном из незабудок, росших в придорожных канавах. Их умудрялся сорвать и оставить на дороге Митя, зная, что Маша в сопровождении «амура» едет следом на телеге, пытаясь улучить момент и переброситься с ним хотя бы несколькими словами.