Грех

Распрощались, и мать отправилась домой, не зная, что ее там ожидает, со страхом и волнением.

Зайнап сдала зимнюю сессию успешно, значит, стипендия за нею сохранялась. Экзамены назначались то через два, то через три дня, в разное время. Она не знала, искал ли ее Петр, но встречи с ним уже несколько недель не было. Девочка радовалась этому, она боялась повторения новогодней встречи, но по ночам ей снились сны, в которых Петр ласкал ее тело, целовал ее, и она просыпалась счастливой. Так все в ней перемешалось – ее целомудрие и ее проснувшаяся греховная плоть.

Дел по дому Татьяны было много, сестра к концу января разродилась в один момент, прямо дома. Прилегла на диван, отдохнуть немного решила, ойкнула раза два, закричала:

– Ой, рожаю! Зайнап, пеленки бери, воду тащи! Ой, ой, идет уже, ой, Зайнап, держи ребенка! – действительно между расставленными ногами, прямо в вытекшие на диван воды брякнулся ребенок.

Зайнап от удивления остолбенела, сестра, освобожденная от бремени, стала руководить:

– Давай, клади ребенка на меня. Кто это? Мальчик? Хорошо, что мальчик, Мансур обрадуется сыну. Неси ножницы, вымой их водкой, в шкатулке нитки суровые бери, тоже водкой залей. Приготовила? Давай, вот здесь перевязывай, молодец, покрепче затягивай. Теперь чуть повыше перережь ножницами.

Похолодевшая от ужаса девочка, впервые увидевшая рождение ребенка (о себе она вовсе ничего не помнила), непослушными руками чикнула по пуповине и разъединила мать с младенцем. Новорожденный, покряхтывающий до этого момента, вдруг заорал громким голосом.

– Я ему больно сделала? – испуганно спросила Зайнап.

– Дурочка! Это он от радости кричит, что родился радуется! Никто до него так не кричал, хилые все были, а этот в любви зачат был и выношен в любви, вон как хорошо кричит!

Отошло детское место, Татьяна встала, перенесла ребенка на кровать, поцеловала и в макушку, и в попку, и в срамное местечко. Запеленала, уложила на взбитую подушку. Потом собрала с дивана послед в тазик.

Мокрую подстилку в корыто, застелила чистое покрывало и прилегла возле младенца.

Зайнап наблюдала за нею, как будто пьесу в театре смотрела, удивлялась, как быстро рождаются дети!

Пришел Мансур, с порога насторожился – что-то не так в доме, что-то изменилось. Увидел Татьяну и лежащего рядом младенца, запричитал, заохал:

– Да как же так? Когда же ты? Что ж в больницу не поехала? – наконец спросил самое главное: – Кого родила ты мне, красавица моя?

– Мальчика. Якубом назовем, как моего отца звали, – и стала давать мужу-свекру распоряжения. – Сейчас вызови «скорою», надо, чтобы роды на дому оформили, детское место покажем, подтвердим, что дома родился, потом в огороде поглубже закопаешь, чтоб собаки не отрыли. Завтра детского врача с утра вызовешь, пусть Якубчика осмотрят. Наследник твой, сынок твой. Других обижать тоже не позволю, все из одного корня. Ну, давай, давай, иди, – подогнала Татьяна своего возлюбленного, который целовал ее, младенца, да и Зайнап досталось; приплясывал и прихлопывал себе ладонями. Его переполняло счастье – любимая женщина родила ему сына! Теперь он был отцом большого семейства – пятеро внуков, ставших его детьми, и его, именно его сын, наследник!

Весна в тот год началась резко, она ворвалась в город ярким солнцем, безветрием, теплом. В начале марта зацвели вишни, яблони, абрикосы. Хорошо, что в городском саду эти деревья не вырубили, сохранили, теперь оттуда разносился дурящий аромат цветущего фруктового сада. Застройка нового города велась по какому-то странному плану: внутри сохранялись оазисы частных домов, там тоже все цвело и благоухало. На окраинах же возводили стандартные многоэтажные дома, асфальтировали дворы, тротуары, дороги. Может быть, архитекторы просто не представляли, как соединить старый, древний, бело-голубой Самарканд с домами, напоминающими спичечные коробки, а частный сектор был разделительной чертой между стариной с богатой самобытной архитектурой и тем, что теперь строилось и уродовало самый древний и красивый город Востока?

Мать и Зайнап любили свой дом. Их дворик отличался чистотой и яркостью белоснежных выбеленных стен дома и яркими цветами, пусть ветхим, но покрашенным в ярко-зеленый цвет заборчиком. После переезда Сони жилось очень трудно, бедными они были и досыта не ели, но и мать, и девочка делали все, чтобы эту бедность скрыть.

Азиз больше месяца не показывался. «Опять сгинул куда-то», – решила мать и велела Зайнап возвращаться домой.

Татьяна не поскупилась и денег немного дала, и продуктов две тяжелые сумки нагрузила.

– Ты купи себе босоножки, платье; молоденькая ты, красивая, смотри, не оступись, мужа достойного дождись, – и не знала она, сколько всего пережить досталось ее младшей сестренке…