Грех

– С Новым годом, мамочка! Я тебе здоровья желаю и счастья! – застрекотала Зайнап. – А мы даже шампанское пили, тетя Катя нам разрешила, от него так кружится голова! А ты почему такая грустная? Потому что я ушла?

– Не знаю, как тебе сказать, Звездочка. Вчера вечером Азиз заехал на такси, заскочил в дом, тебя искать начал, везде искал – не нашел, спросил, где ты. Я сказала, что ты с подружками встречаешь Новый год. Он точно сбесился, со стола скатерть с посудой – я же стол накрыла! – сбросил на пол, перебил все и орал на весь дом, что убьет и тебя, и меня. Его, мол, друзья ожидают, он одному обещал тебя привезти, а что теперь ему делать? Я сказала, что он не имеет права тобой командовать и распоряжаться, что не должен на меня кричать. Звездочка, он ударил меня, сильно ударил, я даже упала. А он, не обернувшись, ушел, – мать горько заплакала.

Зайнап смотрела на мать с ужасом и неверием: как можно было поднять руку на мать, ударить ее? Что ж он за нелюдь стал, если ударил мать? Она его родила, вырастила, одна, без мужа, он никогда слова грубого от нее не слышал, как он мог? Подлец, негодяй!

А мать продолжала сквозь слезы:

– Нельзя тебе, Звездочка, тут находиться, много зла он нам принесет, да мне-то уж чего, я перетерплю и перемолчу. Но тебя он в покое не оставит, раз уж кому-то пообещал тебя отдать – в покое теперь не оставит. Давай-ка, книжки, одежку собери в сумку, поедем к Татьяне, поживешь пока у нее.

«Слава богу, – подумала Зайнап, – теперь ни Азиз, ни Петр меня не найдут. Хоть бы еще год продержаться, училище закончу и уеду подальше от Самарканда».

Татьяна встретила мать и сестру с удивлением – что это они заявились?

– С Новым годом, доченька. А мы вот решили поздравить вас, гостинцы детишкам привезли.

– Спасибо! Мансур, иди сюда и детей позови!

Мать удивилась, что дочь не мужа своего, Юсуфа, зовет, а Мансура?

Вошел свекор Татьяны, а за ним, как утята за уткой, выводком детишки.

– А где же Юсуф?

– В сарае. Пить уже не может, а все пьет, неделю уже пьет. Рак у него. А все никак не умрет! – со злостью ответила дочь.

А была она уже кругла, и не от полноты, а видно, уже семь-восемь месяцев беременность у нее была.

– А что ж ты опять рожаешь? От пьющего, от больного?

– Не от пьяницы, а от меня, – за Татьяну ответил свекор. – Мы теперь муж и жена, вот Юсуф умрет, мы отношения оформим.

И, правда, детишки к деду своему обращались «ота», папа.

Мудрая-премудрая мать сидела с полуоткрытым ром, пытаясь переварить, воспринять услышанное. И как теперь здесь Зайнап оставить? Это же не дом, это вертеп какой-то!

– Давайте, садитесь за стол, отметим Новый год, – предложил хозяин, помогая Татьяне выставлять закуски и вино.

– Зайнап, ты же поступила в педучилище, учишься? – спросила сестра.

– Учусь. Уже на втором курсе.

– Тяжело?

– Нет, я справляюсь, учусь хорошо, стипендию получаю.

– А пожила бы ты немного у нас, тяжело мне и с детьми, и по хозяйству управляться. Мансур помогает, но он еще работает, тоже устает. А я вот-вот рожать буду.

Мать и Зайнап переглянулись. С одной стороны, не нужно ничего объяснять, прося о временном пристанище. А с другой – на плечи Зайнап ложился тяжкий груз, мать себе представляла, что Татьяна не станет жалеть сестренку, все хозяйство на нее переложит, да и родив, не поспешит снять. А Зайнап, девочка добрая и безотказная, станет у них работницей и в доме, и в хлеву. Да этот еще новоявленный зять-свекор – сват, что этот еще учудить может?

– А что ж, Юсуф сюда пьяный не зайдет?

– Не зайдет. Мы его на замок закрываем, поесть дадим да бутылку. Чтоб он уж захлебнулся! – ожесточенность Татьяны, конечно, была объяснима: сколько унижений, сколько побоев ей пришлось пережить от мужа!

А отец Юсуфа за нею ухаживал, берег, помогал, вон как тяжелую кастрюлю выхватил, не позволил поднимать. А сына своего презирал. За все. За то, что жену молодую не берег, не защищал, матери злонравной не перечил; за то, что жену унижал и бил, даже когда она на сносях была; что спился; что детям своим ничего купить не мог. И что не хотел и не пытался отстоять свое право на жену… Пустое место было, а не человек.

Так и держали они его в сарае, точно ненужную скотину, бесполезную обузу, которую еще и кормить-поить надо.

Вышли Зайнап с матерью во двор, посмотрели друг на друга, обе с виною, со слезами. Слезы матери были от бессилия защитить свою младшенькую от Азиза, от того, что предстояло пережить девочке в этом доме. Слезы Зайнап лились от жалости к матери, она понимала, как тяжело ей: сын поднял на нее руку, он хотел заставить Зайнап жить по его правилам и в его окружении, а это добром не кончится никогда. И еще она плакала от стыда: она подвела свою маму, она обманывает ее, она себе такое позволила, что если бы мать узнала, она бы просто умерла. Она не прокляла бы, нет; она свою Звездочку любила очень сильно, она просто не поняла бы ее и стала бы еще более несчастной. Стала бы, если бы смогла пережить этот позор и выжить…

Вернулись в комнату.

– Пусть побудет Зайнап у тебя, поможет. И я, когда смогу, подойду.