Грех

Петр высматривал ее возле училища, уже все вышли; Зайнап среди них не было. Он понял, что она сбежала раньше, но все-таки дошел до фонтана, не увидел девочку, разозлился, грязно выругался, доехал до ее дома, как раз в тот момент, когда в калитку входил Азиз, старший брат Зайнап, появившийся без предупреждения после многолетнего отсутствия. Последние четыре года о нем ничего не было известно. После отъезда он первое время слал хоть короткие весточки о себе, но было непонятно, где и кем он работает? Потом он вообще пропал, обратный адрес на своих письмах он никогда не писал. Мать переживала, а потом решила – будет как будет.

Ему теперь было двадцать пять лет, он был невысоким, коренастым, с крепкими широкими плечами. Выглядел он намного старше; на лице от виска до подбородка шел неровно заживший шрам. Одет он был в телогрейку, с одной сумкой в руках.

Мать и Зайнап выскочили во двор, стали обнимать гостя, повисли на нем; он скупо улыбался и говорил:

– Да ладно-ладно, хватит! Идем в дом, давайте заходите!

Мать поставила на горячую печку воду, согрела ее, набрала в корыто, в кувшин, хотела помочь сыну, но он выпроводил ее за дверь. Только вдруг оглянувшись, мать увидела, что он весь расписан синими чернилами, у него на груди, на руках, на спине и кресты, и какие-то церкви, и буквы русские написаны, не смогла рассмотреть, дверь захлопнулась.

Быстро собрали на стол, особенного у них ничего не было, обе клевали, как птички, понемногу и без изысков. Нашелся кусочек брынзочки, от вчерашнего – полкурицы, лепешки мать сегодня пекла, яичницу сгоношила.

– А выпить есть чего?

– Есть немного прошлогоднего вина, а больше ничего, сынок. Ты кушай, кушай, да о себе расскажи. Где же ты так долго был? Ничего не писал, мы уже думали-думали, да ничего не придумали. Решили, как Бог даст, так и будет.

– Вот и дал ваш Бог, вернулся я.

Зайнап помнила брата семнадцатилетним, он хороший был, добрый, всегда ей помогал, они вместе и за травой ходили, и клети за животными чистили, он даже коз умел доить. И играл с нею.

– А что так бедно живете? Ни мяса, ни колбасы, ни сыра нет. Хлеб хоть есть, масло?

– Лепешки я утром напекла, сынок, свежие. А масла нет, мы со Звездочкой редко его покупаем.

– А что ж, козы где, кролики?

– Продали. Я за ними смотреть не могу, сердце у меня болит. Зайнап тоже долго и тяжело болела, вот Соня приезжала и все продала.

– Соня-то как? Уже генеральша?

– У Сони все хорошо. Они сейчас в Белоруссии служат, дочка у них маленькая.

– Родила все-таки?

– Родила, девочка у нее, скоро годик будет.

– Ладно, посмотрим, как дальше быть. Немного отдохну и работать начну.

– А где ты будешь работать? На кого-то выучился?

– Выучился, мать, выучился. Где сам, где помогли, – и ничего больше о себе Азиз не рассказал.

– Все, устал! Спать хочу! Я буду жить в этой комнате, сюда не заходите, нужно будет убраться – сам сделаю. Не суйтесь сюда, – и ушел в свою комнату, дверь плотно закрыл, пошуршал-пошуршал немного и захрапел громко и заливисто.

Ни подарка матери за долгие годы разлуки, ни гостинца младшей сестренке не привез и не вручил…

Шло время, Азиз то исчезал, то появлялся, то был весел, то зол, но дома все больше молчал. Вопросы матери он не слушал и не слышал и не отвечал на них. Иногда вдруг давал матери деньги, большими купюрами, ей даже страшно было их брать. А однажды подарил Зайнап сережки и колечко с синими и белыми камешками, но оговорил:

– Ты пока их не надевай, это твое приданое будет, на свадьбу наденешь. Жених-то есть? Уже пора, тебе ведь уже шестнадцать должно быть? Ладно, не стесняйся, я сам тебе жениха найду. Богатого. Хватит вам с мамкой горе мыкать.

Как бы и посочувствовал, но не по-людски, с ухмылочкой, захолодела у Зайнап спина от этих слов.

Петр некоторое время не появлялся, потом устерег Зайнап почти у самого ее дома:

– Ну, Змейка, хватит прятаться, я уже устал за тобою охотиться. В субботу приходи в гарнизон, в клубе танцы будут, ты же любишь танцевать? Ты пойми, ты мне нравишься. Да и кому ты теперь, кроме меня нужна, ты же порченая. Не придешь – Лариске, подружке твоей все расскажу, вот уж всем потеха будет! И расскажешь, кстати, ребенок-то куда делся? Или твоя сестрица просто пугала меня? Смотри, я ведь могу поразузнать, что, где и как было. Так что приходи, не ломайся, часов в семь буду тебя в клубе ждать.

«Что же делать? Что делать?» – мысль метрономом билась в мозгу. Рассказать матери – не поймет, а если поймет, то сердце ее не выдержит такого позора. Рассказать Азизу? Нет, нельзя, он какой-то совсем чужой, просто живет с ними под одной крышей, иногда сидит с ними за одним столом да посмеивается:

– Что, буржуинки, объелись уже своей лапшой да лепешками? Подождите, принесу вам осетринки копченой да икорки, хоть узнаете, что настоящие люди едят.