И они не заставили себя ждать.
Дверь ближней к выходу комнаты – как будто кто-то стоял за ней и ждал – распахнулась, и их взору явил себя дюжий молодец в изорванной на плече тельняшке.
– Ты чо тута орешь, старая карга! – с ходу начал он. – Я ж тебе говорил: тише воды ниже травы! Ты чо, по рынде захотела получить?
И шагнул вперед, занося над головой пудовый кулак.
– Товарищ! – окликнула его Анна, выходя на свет, падающий из открытой двери.
Молодец притормозил и, не опуская руки, обернулся.
– Это кто тут тебе товарищ, тля?
Увидев молодую девицу, он осклабился.
– Ты, что ли, в товарищи набиваешься? Так я не против. Прямо сейчас и подружимся. Заходи.
Молодец молниеносно схватил ее за руку и дернул на себя, но тут ему в нос уткнулось дуло пистолета.
– Подружиться? Почему бы и нет, – произнесла Анна, ласково улыбаясь и внимательно глядя на него.
Молодец скосил глаза к носу. Выражение лица сразу стало детским.
– Ты что, из бандитов, чо ли?
– Я из УГРО. Слыхал такое слово? Прошу назвать свою фамилию.
– Сы… Сычев. Се… Сева, – заикаясь, пропищал молодец.
По виску потекла крупная капля. «Ишь, как испугался», – с удовлетворением подумала Анна и, оттолкнув его, убрала браунинг в карман.
– Вот что, товарищ Сева. Прошу впредь Синицкой Марии Николаевне не докучать. Иначе разговор мы продолжим в другом месте. Понял?
Помедлив, Сычев кивнул.
– А теперь, товарищ Сева, идите в свою комнату и сидите там тихо. Очень тихо. Это понятно?
Сычев кивнул второй раз, и через секунду дверь комнаты захлопнулась.
Марья Николавна, наблюдавшая эту сценку, прижавшись к стене и сжав у горла шаль, только головой покачала.
Анна не поняла, с удивлением или с осуждением.
Сама она была ужасно собой довольна. Точно не могла определить, чем конкретно гордилась, – тем, что ловко приструнила распоясавшегося грубияна, или тем, что смогла защитить мать Николая, – но настроение у нее стало распрекрасное.
– А не испить ли нам кофею? Ужас как хочется! – громко возвестила она, когда они оказались в комнате.
– Простите, Анна, но кофе нет. Да и настоящего чаю раздобыть не удалось. У спекулянтов жутко дорого. Есть только морковный.
– Обожаю морковный чай! – продолжала веселиться Анна.
– Не смешите. Как можно любить эту гадость, – невольно улыбнувшись, ответила Марья Николавна.
– Не знаю, нравится! К тому же у меня с собой есть кое-что вкусное!
И жестом фокусника достала из-за спины жестяную коробочку.
Марья Николавна ахнула.
– Боже! Где вы достали Абрикосова?
– По случаю.
– Это же мармелад «Лилипут»! Да я его сто лет не ела!
– Сейчас почаевничаем.
– Но как? Фабрики Абрикосова давно национализированы!
– Конечно! И названия у них другие.
– Значит, эта – из дореволюционных запасов?
– Согласна, лакомство не первой свежести. Но меня уверили, что разгрызть еще можно.
Они взглянули друг на друга и неожиданно рассмеялись.
– Пойду принесу чайник.
Мармелад действительно еще грызся. Они с удовольствием запивали его морковным чаем. О Николае не говорили. Зато завести речь о знаменитой балерине Анне удалось легко.
– Отец Николая работал с директором императорских театров Теляковским. Наверняка был знаком с Матильдой Кшесинской.
– Да кто же не был с ней знаком! – по-бабьи всплеснула руками Синицкая.
Анна отметила про себя, что щеки у Марьи Николавны сразу зарделись.
– Она правда была великой балериной?
– Да ни боже мой! – воскликнула та. – Павлова, Карсавина, Преображенская – вот великие! Матильда прославилась совершенно по другому поводу!
– Была любовницей Николая Второго?
– И не его одного! – продолжала горячиться Синицкая. – А что касается Владимира Аркадьевича Теляковского, то он просто терпеть не мог эту выскочку. Она уже не служила в труппе, а продолжала распоряжаться всем, будто она хозяйка Императорского театра! Наводила страх не только на артистов, но – подумайте только! – на главного балетмейстера и режиссера! Как будто сожительство с великими князьями давало ей такое право! Теляковский рассказывал, что однажды застал ее в одной рубашке с великим князем Сергеем Михайловичем! В ее уборной! И это при том, что у нее был сын от великого князя Андрея Владимировича и она собиралась за него замуж! Теляковский был почти что в обмороке, настолько возмущен подобной распущенностью в стенах театра, которые он считал священными!
– Ее, наверное, задаривали драгоценностями?
– А как же! Как-то у нас в гостях была Анна Павлова! Гениальная! Гениальная балерина! Она рассказывала, что однажды Кшесинская показывала ей свои драгоценности. Они хранились у нее в специальном шкафу. Матильда тогда подарила ей на память карандаш из платины с бриллиантами и рубинами.
– Целый шкаф драгоценностей!