Граждане

Арнович метнул на него беспокойный взгляд и втянул голову в плечи. Моравецкому стало ясно, что этот отец — крутой человек. Барабаня пальцами по столу, он думал: что же посоветовать мальчику?

— В мое время, — сказал он, как бы размышляя вслух, — мы все же умудрялись жить по-своему, а не по указке старших. Так сказать, ставили их перед свершившимся фактом. Вот мой отец, например, непременно хотел, чтобы я стал зубным врачом. Это, мол, ремесло надежное и спокойное. А я твердо решил изучать историю. Ну и вот видишь! — он ткнул себя пальцем в грудь.

Арнович слушал с жадным любопытством.

— А кто был ваш отец, пап профессор?

— Он был врачом, — ответил Моравецкий, — знаешь Новый Город у Пилицы? Вот там мы и жили. Отец хорошо знал, из какой лозы вырезать розгу, чтобы с меня шкуру спустить. Замечательно работал — все тело у меня вспухало ровно… А я все-таки зубным врачом не стал!

— Как же вам удалось это, пан профессор? — восхищенно спросил Арнович.

Моравецкий повернулся к нему и с достоинством откашлялся.

— Был у меня товарищ, который учился на зубодера в стоматологическом институте. И я два года брал у него учебники и конспекты перед каждой поездкой домой на каникулы… Понятно?

— Понятно, — подхватил Арнович тоном знатока, который в таких делах собаку съел. — И долго вам это удавалось?

— Пока отец не потребовал однажды, чтобы я вырвал ему зуб, — спокойно ответил Моравецкий. — Он был бережлив и хотел сэкономить деньги. А я в то время уже прошел половину курса на историческом факультете.

Он искоса посмотрел на Арновича, который морщил лоб, должно быть, делая для себя какие-то выводы из услышанного. Моравецкий ему не мешал, но через некоторое время, заметив в его глазах подозрительный блеск, сказал наставительно:

— Только ты, Арнович, на отца сразу не накидывайся. Такие дела лучше улаживать осторожно. Подумай об этом сам, я тебе ничего не подсказываю…

— Но что вы мне посоветуете? — возбужденно прошептал Арнович. — Я хочу быть зетемповцем. А меня не принимают. Вы знаете, почему…

Моравецкий молчал, обводя глазами полки.

— Я их за это уже начинаю ненавидеть, — сказал Арнович, заикаясь, с отчаянием в голосе. — Вы понимаете, пан профессор? А я не хочу этого, потому что я… я им не…

— Ты им не враг, это ты хотел сказать? Понимаю. И тебе нужен мой совет?.. — С минуту он вертел в руках очки, щурясь на свет стоявшей на столе лампы. — Но они ведь не знают твоих мыслей, и трудно от них требовать, чтобы они к тебе относились так, как ты сам к себе относишься. Что же тебе посоветовать? Во-первых, борись до конца. Непременно поговори с кем-нибудь из школьного бюро ЗМП. Лучше всего — с Антеком Кузьнаром. Скажи ему так: «Слушай, Кузьнар, я давно чувствую себя зетемповцем…» Чувствуешь себя или нет? — Моравецкий надел очки и уставился на Арновича.

— Чувствую, — решительно подтвердил Арнович.

— Ну так вот! «Я давно чувствую себя зетемповцем. И вы обязаны рассмотреть мое заявление. За свое происхождение (так и скажи) я отвечать не могу. Совесть у меня чиста. Кузьнар, неужели тебе не ясно, что у меня с вами одна дорога? Вы не должны наказывать меня за ошибки другого человека, который… который, в сущности, случайно затесался в мою жизнь…»

Моравецкий умолк, заметив вдруг, что Арнович смотрит на него с удивлением. Немного смутившись, он встал и отодвинул стул.

— Словом, скажешь ему что-нибудь в таком роде. Можешь не дословно, а приблизительно… И главное — искренно. А потом подумаем…

Он отошел к полкам и остановился перед ними, спиной к Арновичу, а тот не спускал с него глаз.

— Придвинь-ка мне лесенку, — сказал Моравецкий через минуту. — Посмотрим поближе на наш исторический раздел.

Он стал на третью ступеньку и провел ладонью по корешкам книг. — Ага! — Он вздохнул с облегчением, увидев на полке красу и гордость их библиотеки — «Историю Франции» Мишле, которую сам же пожертвовал в прошлом году из своей домашней библиотеки. Потом поискал книгу Кропоткина «Великая французская революция» — она тоже оказалась на месте. Дальше стояли «Карл Маркс» Меринга, «Переворот в умах» Смоленского, «История польского рабочего класса», «Декабристы»… Моравецкий любовно поглаживал пальцами знакомые корешки. Правда, эти книги не были редкостью, но для школьной библиотеки — завидное богатство. Моравецкий мысленно похвалил сам себя: ведь это он был основателем библиотеки и теперь шефствовал над ней по поручению педагогического совета.

— Ну-ка, проверь, Арнович, — крикнул он сверху, — кому выдана книжка Ашкенази о Лукасинском. Что-то не вижу ее на полке.

Арнович зашуршал карточками каталога и сообщил, что книга должна быть на месте.

— Должна, но ее нет, — с беспокойством отозвался Моравецкий.

Случаи пропажи книг все учащались. Вероятно, их крали школьные «бикиняры» и сбывали в книжные киоски.

«Надо будет передвинуть барьер ближе к выходу, — решил Моравецкий. — Чтобы никто, кроме библиотекарши, не имел доступа к полкам».

— Ее отдали переплести, пан профессор, — доложил ему снизу Арнович, разыскав список книг, отправленных к переплетчику.