Граница нормальности

С грохотом рухнула в мойку тарелка. Само собой, разбилась. Катя подошла к мойке и стала разглядывать остатки тарелки. Никита же посмотрел на сушилку, что была над раковиной. Оттуда высунулся довольный Эммануил Петькович, показал Никите большой палец, залихватски отдал честь и скрылся обратно.

– Вот эту тарелку, – убито сказал Никита.

Николай Львович снова недовольно шевельнулся.

– То есть ты сначала ты вскрикнул, а потом тарелка разбилась? – спросила Катя. Было видно, что что-то в её голове не желает срастаться.

– Да, – отчаянно сказал Никита. И тут же, не давая Кате опомниться, добавил:

– Катя, иди в комнату, чайник вскипел, я сейчас чаю принесу. С пирожными.

– А тарелка?

– Я уберу, не волнуйся.

Катя с сомнением посмотрела на раковину, но всё-таки вышла.

***

Женщины должны верить мужчинам. Тем более тем, которые им нравятся.

Впрочем, верно и обратное.

***

Никита осторожно вывел руку из-за спины, и аккуратно поставил командора-2 на стол.

Я хочу, чтобы вы отчётливо представили себе эту картину.

Они стояли друг напротив друга. Большой Никита и маленький командор-2. Лицом к лицу, только Николай Львович стоял на столе.

Командор-2, маленький и непреклонный, спокойными глазами смотрел на смысл своей жизни и молчал. У Никиты же было чувство, что ему предстоит попытаться головой пробить стену. В моей жизни тоже такое бывало, и поверьте, это очень неприятное ощущение.

– Николай Львович, вы же видели, какая она славная.

– Никита, она угроза твоему здоровью.

– Николай Львович, – Никите показалось, что он нашел подходящий аргумент. – Хорошо, вы её… уберёте. А потом мне понравится еще кто-нибудь. Вы же не будете убирать всех, кто мне понравится.

– Почему? – с любопытством спросил командор-2.

Никита растерянно огляделся и увидел выглядывающего из сушилки Эммануила Петьковича. Гварду тоже было интересно – почему.

– Потому что это невозможно, – сказал Никита наконец.

– Никита, – сказал Николай Львович лекторским тоном. – Понятия «долг» и «невозможно» не имеют ничего общего.

– Вы что, собираетесь убивать всех? – шепотом сказал Никита.

И снова наступила тишина. Лишь на столе слабо мерцал контур шлюпки.

***

Катя стояла у окна. Как-то странно все получалось. Совсем не так как она себе представляла.

Совсем не так.

***

– Хорошо, – сказал Никита. – А если со мной что-то случится? Если я сейчас выпрыгну из окна?

– Это невозможно, – сказал Николай Львович.

– Вы уверены? – язвительно спросил Никита.

Николай Львович внимательно посмотрел на Никиту. Затем негромко скомандовал:

– Гулливер!

Никита почувствовал, как что-то укололо его в шею. Слабость в ногах заставила его сесть на пол. На столе возле шлюпки маленький боец опустил что-то вроде базуки и довольно улыбнулся – попал.

– Ах вот вы как, – сказал Никита. Говорить было тяжело, язык еле ворочался и сильно хотелось спать.

– Никита, – жалким голосом сказал из сушилки Эммануил Петькович. – Ты пойми, мы же как лучше хотим. Мы же не с бухты-барахты. Вон ГИА изучает. И деньги, если надо. Ты ж для нас смысл жизни. Мы же тоже люди. Мы же тоже хотим, чтобы у нас был высокий смысл. То есть ты, конечно, высокий, ну ты понимаешь. А ты… извини, конечно, но ты какой-то глупый смысл жизни получаешься.

– Да пошли вы, – сказал Никита. Хотел сказать громко, не получилось.

– Ну чего ты ругаешься, – жалобно сказал Эммануил Петькович.

Из-под холодильника высунулся Антон Петрович, открыл было рот, махнул рукой и скрылся обратно.

– Вы же не сможете держать меня так вечно.

Николай Львович подумал, подумал и неторопливо сказал:

– Сможем.

– Тогда я не буду есть, – сказал Никита.

Под холодильником недружно ахнул педколлектив школы имени Никиты.

– Как это ты не будешь есть? – спросил Эммануил Петькович.

Николай Львович же был само спокойствие:

– Даже ваша медицина может поддерживать в человеке жизнь независимо от его желания.

– Ко мне приходят друзья, – сказал Никита, с трудом ворочая языком. – А тут я, не шевелюсь.

Тонкая струйка слюны потекла из правого уголка рта.

Николай Львович негромко скомандовал; один из бойцов тут же, накинув на плечи, подобно полотенцу, носовой платок, спустился со стола по веревке.

– Мы в состоянии избавиться от всех нежелательных гостей, – сказал Николай Львович, наблюдая за действиями бойца. Тот вытер слюну с подбородка Никиты, и сноровисто полез обратно на стол.

– Сюда придёт милиция, – сказал Никита. Он очень старался говорить четко. Получалось плохо, но Николай Львович его понимал.

– Значит, мобилизуем всю колонию.

– Катя! – закричал Никита. – Катя! Уходи! Уходи-и!

Он кричал так, как никогда в жизни не кричал. Разрывая легкие и чувствуя, как становится обжигающе горячим браслет на левой руке.

Странное, наверное, это было зрелище: отчаянно разевающий рот мальчик, лежащий на кухонном полу и толпа маленьких человечков, сосредоточенно вслушивающихся в его тихий, почти неслышный хрип.

– Никита, успокойся! – встревоженно сказал Николай Львович. – Это пиковые значения, Никита, перестань!

– Да как вы не понимаете! Только у вас что ли может быть смысл жизни?! А я?! А мой смысл?