Гранитный линкор

Заметались, закружились вместе с пургой солдаты противника, попадали в снег.

Дот замолк. Егеря тоже замерли.

— Ура, ура! — не удержался кто-то из матросов.

Юрушкин свирепо рванул к себе кричавшего.

— Молчать! — и, выждав, когда противник снова поднялся, скомандовал:

— Огонь!

Огонь десяти автоматов обрушился на егерей. Но егеря не останавливались: укрываясь за камнями, они упрямо сжимали полукольцо окружения. Положение матросов ухудшалось: они были прижаты к стене, патроны и гранаты были на исходе, помощь не приходила.

— Ударить по ним! Прорвемся! — горячились матросы.— Ух, мать честна! Все равно умирать!

— Головы оторвем от камней — перестреляют!— бросил Гудков.

— Держаться будем!—строго сказал лейтенант.

Он видел, что выйти из окружения некуда: с трех сторон егеря, позади — гранитная стена, выше — вражеский дот, вокруг, рикошетируя от гранитной стены, свистели пули.

Стиснув в руках автоматы и уткнувшись в снег, лежали два матроса, третий, не выпуская оружия, глухо стонал.

Теперь семеро сдерживали натиск егерей.

— Хенде хох! — вдруг выросли в пяти шагах от Юрушкина четыре чужих фигуры. Лейтенант с виртуозной быстротой вскинул автомат, ударила свинцовая очередь, и трое из четырех остались лежать на свежем снегу.

...Матрос Камушко хотел как можно быстрее пробраться к лейтенанту Юрушкину и доложить ему о выполнении приказа, но на его пути выросли вражеские автоматчики. Он повернул обратно, автоматчики были и позади, и по бокам.

«Как быть? — лихорадочно думал матрос.— Не попадать же живым в лапы врага? Нет, я должен помочь товарищам... Предупредить капитана!» Камушко вошел во внутрь дота, включил фонарик: у пулеметов лежали уничтоженные им расчеты. Лицо матроса оживилось.

Он быстро стащил с рослого унтера маскхалат и надел: так к своим легче добраться! Прихватив еще вражеский автомат, Камушко направился к выходу и... остановился: за дверью слышались незнакомые голоса.

Камушко схватил гранату, приготовив ее к броску, упал между пулеметчиками, притворился мертвым.

Дверь широко распахнулась, по доту забегали лучи карманных фонариков. Подавленные тяжелым зрелищем, егеря молчали. Один из них подошел к Камушко.

«Ну, конец! — заколотилось у матроса сердце.— Брошу ему в нош гранату, и все!» — он уже решился на это, но стоявший около солдат отошел в сторону.

Постояв еще минуту, егеря вышли.

Выбравшись из дота, Камушко смело двинулся в путь. «Ды они меня за своего признали,— он озорно выбросил вперед руку.— Хайль Гитлер! — прорепетировал для всякого случая.— Хай ему ни дна ни покрышки!» — и брезгливо сплюнул.

Пристроившись к солдатам противника, он ближе подобрался к скале. Положение товарищей было нерадостным. «Наши долго не продержатся!»

Благополучно миновав опасный участок, он очутился у невысокого обрыва. Посмотрев вниз, отдышался, постоял с минуту: «Кажется, никого»— и прыгнул в снежный сугроб. Тут случилось непонятное: из сугроба выросли заснеженные человеческие фигуры.

— Хайль Гитлер! — Камушко неуклюже выбросил руку вперед: свои, мол.

Широкоплечий детина с такой силой двинул его в грудь прикладом автомата, что из глаз Камушко, как из двухамбразурного дота, брызнули искры.

«А, не любите своего фюрера, гады!» — рассвирепел он и обрушил на голову детины приклад автомата. Противник не удержался на ногах. Тут на Камушко насел второй немец, он и его угостил кулаком в челюсть, третьего ударил ногой в живот.

— А, гады! Хенде хох! — торжествующе закричал он и уже хотел было резануть по врагам автоматной очередью, как чьи-то руки, словно стальные клещи, схватили его за шиворот да тряхнули так, что весь заряд из автомата выпорхнул неизвестно куда.

— Я тебе хохну! — вдруг услышал Камушко над самым ухом. — Один против десяти да еще «хох» орешь!

— Ух и сильнущий фриц! — скручивая назад руки Камушко, сказал кто-то.— Впервые такой попался!

— Очередью в него, гада!

— Капитану покажем!

— Леня Ерохин! Сеня! — вдруг, словно после кошмарного сна, радостно закричал Камушко.— Ды это же я, я! Не фриц, свой!

— Правда, свой! —выплюнув вместе с кровью выбитый зуб, крикнул Егоров.

Ерохин неодобрительно осматривал Камушко:

— Зачем же это ты, дорогой ученик, во фрицевскую робу обрядился?!

— Да потом, Леня, отвечу... Сейчас не до того... Лейтенанта Юрушкина выручать надо!

— Юрушкина? — помрачнел было Ерохин.— Выручим лейтенанта из беды!..— громко сказал он и подумал: «Расквитаюсь с ним после!»

Две группы морских пехотинцев: одна под командованием Сибиряка, другая — Ерохина, не задерживаясь, с двух сторон стали подкрадываться к егерям.

Все подступы к шести камням, за которыми укрылись матросы, были усеяны вражескими трупами.

Противник готовился к новой рукопашной, она могла быть последней для группы лейтенанта Юрушкина.

Глядя на подтянутого командира, оставшиеся в живых три матроса туже затянули ремни, застегнули полушубки на вое пуговицы.

— Умереть, так воинами! — сказал один из них, готовясь к последней схватке.

— Умирать не собираюсь! — закладывая в автомат последнюю обойму, сердито прогудел Гудков.— Опять идут!