— Завоеватели! Теперь кончено с вами! — прохрипел он.
В землянке глухо прозвучал выстрел...
Светлая теплая палата фронтового госпиталя. На пружинистой белоснежной кровати неспокойно ворочается с боку на бок Ерохин. Он то закроет разгоряченную голову простыней, то вдруг приподнимет ее и прислушается. Ему кажется, что где-то далеко звучит музыка. Он закрывает глаза, голова его тяжело падает на подушки... И снова бугрится перед ним седое Баренцево море, глубокое, как тоска по Родине. Вот оно вскипело, забурлило и с ревом обрушилось на угрюмые прибрежные скалы. Встревоженные бурей взмывают над обледеневшими скалами стаи заполярных чаек и со стонущим криком долго кружатся над нагромождением окаменевших чудовищ.
— Нет, это не чайки, это метель!— распластав на постели разгоряченное тело, кричит Ерохин.
И опять знакомая музыка. Она нарастает, сливается с ревом бушующего моря.
— Что это? — Леонид поднял голову. Осмотрелся. Не холодный гранит вокруг него, а бесформенные глыбы из солнечного камня. Из них вырисовываются знакомые человеческие фигуры. Они будто живые. Вот с гранатой в руке Арбузов. Он ринулся с высокой скалы в гущу вражеских солдат. Вот Павел Гудков, Федя Егоров...
А кто же тот, что на вершине неприступной скалы водружает пробитое пулями красное знамя?
— Да это же я, Леонид Ерохин! Только не из солнечного камня! Я не погиб! Матрос Леонид Ерохин жив! Жив! — громко кричит он.
Через некоторое время сознание вернулось к больному: Ерохин открыл глаза. Торопливо ощупал себя:
— Живехонький, теплый! Хорошо, что не из камня! — облегченно вздохнул он.— А где же я? Может, это опять сон?
— Нет, это не сон! — говорит склонившаяся над Леонидом белокурая девушка.— Госпиталь это...
— Где же мои товарищи? Командир где? — приподнялся больной.— Скажите, сестричка, живы они?
— Живы! Капитан Углов в соседней палате лежит. Плох он был. Ох, как плох! — сестра даже зажмурила глаза.— Хорошо, что сердце у него железное.
— А теперь?
— Теперь,—сестра улыбнулась,— Героя ему присвоили.
Ерохин обнял девушку, крепко поцеловал.
— Спасибо вам.
— За что же? — потупив глаза, смущенно спросила сестра.
— За то, что вы первая сообщили мне об этом.
— ...Елене Ильичевой, Амасу Кандакяну, Семену Сибиряку, Камушко...— сдержанно продолжала она.
— Это такие, такие люди,— Ерохин подыскивал подходящее сравнение,— настоящие!
Девушка осторожно поправила повязку на голове матроса.
— И вам...— чуть слышно прошептала она.
— И мне? Как же это? Ведь я ничего... Они все! Федя Арбузов, Федя Егоров, Паша Гудков, лейтенант Юрушкин...
— Им посмертно,— после долгой паузы сообщила сестра.
Ерохин молчал. Молчала и девушка. Потом она поднялась, подошла к окну, отдернула штору.
— Гранитный линкор теперь на веки вечные наш, — тихо произнесла она. — Скоро конец войне.
В окно неудержимым потоком хлынули лучи поднимающегося из-за горизонта солнца.