Гранитный линкор

— Представь себе,— пальцы Семена чуть-чуть коснулись струн,— вспахана земля, и нет ей конца и края! А на земле той пшеница «Сибирка»: куда там сравняться Баренцеву морю — похлеще, только колосьями от ветра шумит, как оно в непогоду! Смотришь, и горизонт закрыт! Если бы, Амасик, рядом твой Эльбрус был, то его бы не было видно!..

— Это ты, Семен, лишку хватил,— прервал было кто-то рассказчика.— Своими бы глазами посмотрел на Эльбрус — его не закроешь!

— Ничего не хватил...

— Наши урожаи ни с чем в сравнение не идут! А еще не поднятой целины сколько...

— У нас в Сибири так,— загудели со всех концов землянки растревоженные голоса.— Давай, Сеня... Солнце хлебами сибирскими затмить можно!

Семен молчал, перебирая пальцами струны, играл незнакомые, берущие за сердце мелодии, которые заполняли землянку. От них скупые слова Семена становились еще красивее и убедительнее.

— Когда созреет пшеница, колосья с кулак — до самой земли клонятся, иногда толстущий стебель не выдерживает — ломается. Прислушаешься, а она колос о колос, колос о колос... звенит.

— Понятно, золото ведь! — не удержался кто-то.

— Век бы ее, сердешную, слушал... да прозеваешь — золото-то от спелости сыпаться начнет... И вот выедешь на простор — душа радуется! Словно серебряные линкоры, плывут комбайны в золотом поле! И зерно, будто многоводная Ангара — до краев заливает кузова машин! Отвозить не успевают! Ведешь такой хлебный завод по полю, а самому плясать и петь хочется! Ох, Сибирь-матушка!

— Поэт ты, Сенька! — горячо бросил Амас.— Так сказал, будто я сам вижу!

— Э-э, да это, Амасик, не все...

— Всего, братишка, не обскажешь! — перебивая друг друга, заговорили сибиряки.— Про один наш Кузбасс год надо рассказывать!

Вдруг с силой раскрылась дверь. Погасла коптилка, непрошеная вьюга загуляла по землянке.

— Ну и буран! — плотно закрыл за собой дверь Ерохин и, отряхнувшись, беспокойно добавил: — Потрясающая новость, братцы, беда!

— Какая? — вскакивая с нар, спросили сразу несколько матросов.

— Противник перешел в наступление?

— Нет, хуже, к нам в отряд назначен лейтенант Юрушкин!

На минуту все замолчали.

— Полундра...— уныло вздохнул кто-то.— Из гауптвахты не вылезем!

— Не страшно! — сказал Амас.— Бритва в карман, сапожный щетка — в другой, и порядок!

— Хороший офицер! — обрадовался Гудков.— Жизни своей за матроса не пожалеет!

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Ровно в два часа капитан Углов повел отряд к стоянке катеров. Ноги матросов увязали в сугробах свеженаметенного снега. В двух шагах не было видно впереди идущего. Лица покрывались корочкой льда. Ресницы спаивались тонкими сосульками, было трудно смотреть, а еще труднее дышать...

Чтобы не сбиться с пути, не растеряться, все держались за телефонный провод, протянутый заранее от землянки разведчиков до стоянки катеров. В этот день пурга была особенная, такой еще люди не испытывали на Угрюмом. Поэтому каждый сознавал, что, если отстанет — конец! Закружит, запорошит, измотает его вьюга. А коль уставший человек не догадается зарыться в снег, притулиться где-нибудь к камушку, то он уже не жилец. Но матросов пурга не страшила. Они даже радовались, когда она усилилась: врага застанем врасплох!

Катера с отрядом североморцев шли к вражескому берегу.

Седое Баренцево море грозно бугрилось. Оно бурлило, вспениваясь, вскидывало маленькие суденышки на тупые гребни громадных волн и неумолимо бросало их вниз. Североморцы упрямо рвались на запад. Там, на другой стороне залива, берег врага. Там—заветная тропа к вершине Гранитного.

— Разнесет, как скорлупки! — крепко вцепившись в борт катера, кричит Углов,— Ишь, что делается!

— Катера-то выдержат, а вот люди? — всматриваясь вперед, бросает командир отряда катеров.

— Выдержим!.. Главное, на берег высадиться!

— На этом берегу мы с тобой не раз уже бывали, знакомый!

— В бухточке у Черной скалы, не доходя до берега, где небольшая глубина, с ходу, на развороте прыгать будем! Помнишь, как тогда, у мыса Смерти?

— Тогда такого шторма не было...

— А иного выхода нет!

— Высадим!—Чуприн упрямо смахнул кулаком с огрубевшего в походах лица назойливые льдинки.— Полный вперед!

— Высадите нас, немедленно поворачивайте обратно!

Шторм усиливался. Катера бросало из стороны в сторону. В кубрике матросы, стиснув зубы, жались друг к другу.

— Уже вся печенка наружу! — ругается, стараясь перекричать шторм, Амас.

— Брр, брр, продрог!..— слышится из темноты голос Камушко.

— В плащ-палатку завертывайся!

— А вдруг фашисты узнают? — встревожился кто-то.

— Не узнают, не впервой так! — успокаивал товарищей Сибиряк.— Наш капитан хитрее ихнего Шредера!

— Но и тот, говорят, умная лиса!

Карпов шел с группой катеров, за ними следовал катер номер пять.

Накинутая на плечи плащ-палатка майора покоробилась, ресницы обледенели.

— Скорей бы на место! — он смотрел то вперед, то на посиневших от холода матросов.— На земле жарко будет!

Густо седели гребни невиданных волн. Ширилась, росла морская зыбь. Мчались вперед катера. Как и люди, они покрылись льдом. Рев моторов сливался с рокотом моря.