Гранатовый дом

Относительно количества передач и посылок, получаемых от близких и содержащих продукты питания, правил не было — где-то ограничивались, где-то полностью воспрещались, а были СПБ, где передавать их позволялось без ограничений. Вес посылки или передачи обычно не должен был превышать 5 килограммов. Некоторые продукты передавать не разрешалось.

По словам бывших узников-диссидентов, применение нейролептиков было особенно тяжелым фактором, воздействовавшим на них. Многолетний узник специальных психиатрических больниц, врач по профессии, описал состояние психически здорового, спокойного человека после введения высокой дозы нейролептика мажептила (тогда — наиболее употребляемого) следующим образом: «Представьте себе огромную камеру, где кроватей так много, что с трудом пробираешься между ними. Свободного места практически нет. А вам ввели мажептил, и вы в результате испытываете непреодолимую потребность двигаться, метаться по камере, говорить, и рядом с вами в таком же состоянии с десяток убийц и насильников… а двигаться негде, любое ваше невыверенное рассудком движение приводит к столкновению с такими же двигательно возбужденными соседями… и так — дни, месяцы, годы».

Как правило, узники, ощущавшие тяжелые психические побочные эффекты применения нейролептиков, испытывали страх перед возможностью необратимых психических изменений вследствие их приема. Из угнетала боязнь, что никогда не восстановятся прежние особенности характера, жизненные и профессиональные интересы. А врачи, как правило, умалчивали об обратимости этих изменений, стремясь фиксировать страх перед ними.

Долгосрочное применение нейролептиков приводило в ряде случаев к развитию у узников-диссидентов органического поражения головного мозга, проявляющегося стойкими тяжелыми экстрапирамидными нарушениями, которые длились годами.

В психиатрических больницах общего типа психофармакологическое «лечение» политических узников было, как правило, не менее интенсивным, чем в специальных психиатрических больницах.

Сроки пребывания инакомыслящих в обычных психиатрических больницах во многих случаях были сравнительно короткими (1–2 месяца); между тем инакомыслящие, помещенные в специальные психиатрические больницы по решению суда, пребывали в них в течение длительного срока, по истечении которого их нередко переводили в общие психиатрические больницы и после нескольких месяцев пребывания в таких учреждениях выпускали на свободу.

Одним из морально-психологических стрессоров для заключенных специальных психиатрических больниц было отсутствие конкретного срока заключения. Как правило, каждые полгода пациенты спецпсихбольниц подвергались переосвидетельствованию психиатрической комиссией, однако эти освидетельствования проводились сугубо формально. Каждому уделялось максимум 10 минут; за день выездная комиссия или персонал спецбольницы пропускали очень большое количество пациентов. Во многих случаях лечащий психиатр предоставлял информацию о пациентах для рассмотрения комиссией из Института им. Сербского, приезжавшей в СПБ из Москвы каждые полгода.

Решение об освобождении или о переводе в более мягкие условия обычной психиатрической больницы в действительности принималось, как правило, КГБ и визировалось врачами и судом лишь символически.

Академик А. Д. Сахаров писал: «Практически во всех известных мне случаях пребывание в спецпсихбольницах было более продолжительным, чем соответствующий срок заключения по приговору». Н. Адлер, С. Глузман приводят следующую статистику: средний срок пребывания диссидентов в специальных психиатрических больницах составлял 2 года, но в некоторых случаях он достигал 20 лет. Многие диссиденты в течение своей жизни направлялись на такое «лечение» неоднократно. Часто вслед за освобождением из психиатрической больницы человека арестовывали и наказывали уже тюремно-лагерным заключением.

В большинстве специальных психиатрических больниц узники проходили путь от самого тяжелого до самого легкого, «выписного» отделения. При тихом, «соглашательском» поведении заключенный мог достичь выписного отделения за период в полтора — два года. Однако достаточно было того или иного нарушения, чтобы этот путь начался для заключенного заново. Сравнительно легким путем освобождения из спецпсихбольницы или смягчения условий содержания являлось «раскаяние», не обязательно публичное или письменное: достаточно было выразить его в разговоре с врачом, сообщавшим о «раскаянии» узника в КГБ, и затем повторить на выписной комиссии.