Гранатовый дом

На моих глазах выступали настоящие слезы. Никогда в жизни я не испытывал такого чувства — гордости и радости за мою страну, за мой народ, как в тот момент моей первой боевой победы. И теперь, чтобы снова испытать это чувство, я готов был на все ради моей страны — просто на все. Ради моей великой страны и ее великого дела — отдать свою жизнь, отдать с легкостью…

Тральщик погружается в воду. На берегу я заметил сигнальный огонь. Меня ждут, и мне сигнализируют о моей победе. Теперь мне необходимо возвращаться вплавь, уже без аппарата. Я выставил компас в нужном направлении, нырнул и поплыл на север.

Из воды меня вытащили мои товарищи. Открыли шампанское. Я видел, что они испытывают такие же чувства, какие испытывал я. Мы крепко обнялись. В этот миг мы действительно стали одним целым».

Несмотря на то что Аджанов знал этот текст почти наизусть, он все-таки дочитал его до конца. Подняв глаза, встретил внимательный взгляд Печерского.

— Это вы написали? — спросил он.

— Да, я. — Отрицать было глупо, это было очевидно, а он не любил глупостей.

— Что вы можете сказать в свое оправдание? — Несмотря на спокойный тон, в глазах Печерского сверкнули искры.

— Ничего, — пожал плечами он.

— Подумайте, — Печерский снова выдержал паузу. — Подумайте, я готов сделать скидку на ваш талант, на то, что творческие люди не всегда понимают, что творят, так как они не от мира сего… Подумайте, как вы можете себя защитить… Я готов принять любое оправдание в вашу защиту. Итак, что же вы можете мне сказать?

— Ничего, — повторил он.

— Совсем ничего? — Майор прищурился.

Сергей молчал. Любые слова были бессмысленны. Тем более, ему все равно нечего было сказать. Объяснить, почему он так написал? Он не мог. Да и кто стал бы его слушать? Так зачем же выбрасывать на ветер свои драгоценные слова? Они еще могут пригодиться…

— Ладно, — Печерский рывком поднялся из-за стола. — Я так понимаю, вы пока не готовы идти на сотрудничество со следствием. Что ж, подумайте.

Он прошел в угол комнаты, налил из чайника кипяток в чашку, бросил несколько кубиков сахара, размешал. Затем повернулся к Аджанову:

— Вот, выпейте, — протянул ему чашку. — Это сладкий чай. Сладкое помогает думать.

Этот жест следователя КГБ так ошеломил Сергея, что он схватил чашку и, не задумываясь, выпил, почти не глядя. Через несколько минут у него зашумело в голове. Все вокруг закружилось, завертелось, разорвало ровную линию… Он попытался вздохнуть полной грудью, но не смог. Захрипел и стал погружаться в черную бездну, в пропасть. И, свалившись со стула, замер на полу…

Аджанов пришел в себя в узкой клетушке, от понимания того, что на него давит белый потолок, которого по-прежнему не существовало… Он распластался на спине, но сейчас его ждал сюрприз: он лежал на матрасе, который кто-то положил в эту камеру, и матрас был относительно мягким…

Он попытался пошевелиться, попробовал сесть. В этот момент невероятная боль пронзила все его тело. Она охватила его с такой силой, что он, не выдержав, закричал.

У него снова потемнело в глазах. Не понимая, что происходит, Сергей попытался расстегнуть рубашку на груди и манжеты, но не смог. Тем не менее легкая ткань сползла сама по себе, обнажив его. От зрелища, открывшегося его глазам, Аджанов пришел в ужас.

Всю его грудь и руки покрывали гнойные раны — красноватые вздувшиеся гнойники. Судя по ощущениям, в этих ранах было все его тело, поэтому он и не мог найти себе покоя.

Сергей лихорадочно принялся срывать с себя одежду. Все его тело жгло болью так, словно кожу сдирали заживо. Оно превратилось в сплошную гнойно-кровавую рану. Всё: умного, трезвомыслящего Аджанова больше не было. Было только тело, которое горело, жгло, уничтожало, разрывало его мозг. Он закричал, и все еще кричал, когда дневной свет закружился перед его глазами… Потом он потерял сознание…

Глава 8

Трамвай дребезжал безостановочно. Этот звук Константин любил еще с детства. Именно с тех, давних времен, остались в его душе трепетные воспоминания.

Когда-то маленький Костик обожал ездить на трамвае, и мама часто доставляла ему это удовольствие. Они садились в районе Привоза. До этого мама всегда покупала ему там в большом магазине конфеты-карамельки, а на самом базаре — фрукты. Потом по Пролетарскому бульвару они ехали в Аркадию.