Он был в расцвете своих девятнадцати лет (осенью заканчивалась пэтэушная отсрочка от армии) и в зените своей славы — был, когда закадычный друг-приятель Пашка-Козырь произнес равнодушно, как бы между прочим, одну фразу.
Фраза изменила всё. И для самого Пашки, и для Динамита, и для многих других, — и не только на то лето, но и на долгие годы вперёд.
Динамит всего этого не знал и о большей части последовавших событий не узнал никогда.
Потому что жить ему оставалось меньше недели.
Глава 2
Он не знал, отчего проснулся — но не сам по себе, это точно. Была какая-то причина, какой-то внешний толчок, вырвавший его из сна без сновидений.
Кравцов открыл глаза и не понял: где он? что с ним?
Темнота вокруг казалась чужой,
Через секунду-другую Кравцов вспомнил всё — он спит в вагончике, в «Графской Славянке», первая ночь на новом месте… Но что-то всё равно было не так.
Он поднялся, подошел к двери — понадобилось для этого ровно два шага. И пока Кравцов их делал, чувство: всё не так! — усилилось.
Пошарил рукой справа от двери, потом слева, нащупал выключатель. Щелчок — темнота вокруг осталась прежней. Журчащие звуки стали громче. Кравцов щелкнул выключателем ещё два раза, на что-то надеясь, — с тем же результатом.
Отключено электричество. Странно, Пашка говорил: со светом в Спасовке, слава Чубайсу, проблемы крайне редки… И что тут, чёрт возьми, так журчит?
Он толкнул дверь, — и она, и стена, по которой перед этим шарил Кравцов, отчего-то показались
Прошел ливень? И каким-то образом затекла вода? Ерунда, вагончик снят с шасси и стоит слишком высоко, никак дождевой воде сюда не попасть. Значит, что-то иное…
Он нагнулся, макнул пальцы в лужу под ногами, поднёс к лицу. Ничем особенным не пахло. Вроде вода… Ладно, сначала свет, потом всё остальное.
Должны же быть тут где-то свечи, но искать их ощупью, не зная, где лежат, — не вариант. Фонаря нет. Зажигалка? Пожалуй, больше ничего не остаётся…
Он дернулся было обратно, взять зажигалку, — и остановился, вспомнив. Аварийное освещение! Пашка говорил — питается от того же аккумулятора, что и сигнализация.
Кравцов приподнял лист обшивки, дернул тумблер на пульте. Свет загорелся — точнее, едва затеплился. Две крохотные лампочки — в коридорчике и в бригадирской — превратили непроглядную тьму в мутный сумрак.
Читать при этом свете было бы невозможно, но источник журчания Кравцов разглядел. И оторопел.
Из-за двери лилась вода! Не
Что за чертовщина?! Наводнение?! На холме?!
Он машинально опустил глаза, чтобы оценить скорость подъема воды — и понял, что за неправильность встревожила его чуть раньше, ещё в темноте. Пол стал не горизонтальным! Наклон казался невелик, градусов десять, самое большее. Но вся вода собиралась у дальней от его ложа стены. Вот почему стена, отклонившаяся от вертикали, показалась даже на ощупь какой-то не такой…
Кравцов бросился обратно в бригадирскую, отдёрнул занавески, — уже догадываясь, что увидит. Сквозь щёлки окна тоже сочилось — ручейки сбегали по полу к порожку, образовав на линолеуме другую лужу, небольшую. А за стеклом… За стеклом виднелось лицо — бледное, искаженное — лишь через несколько секунд Кравцов узнал собственное отражение.
Он прижался к окну, прикрываясь ладонями от света лампочки-лилипутки — и
Увидел что-то вроде густого коричневатого тумана — частицы его двигались в хаотичном танце, изредка среди них попадались какие-то более крупные соринки…
ЗА ОКНОМ БЫЛА ВОДА. МУТНАЯ ВОДА.
Кастровый провал, — понял Кравцов внезапно. Ещё один кастровый провал. Воды подземного озера в другом месте подмыли свод громадного резервуара — и на дне просевшей воронки оказались и графские руины, и липы старого парка, и эксклюзивные Пашины плиты…
И он, Кравцов.
Внезапно стало трудно дышать. Воздуха не хватало. Он пытался широко раскрытым ртом ухватить исчезающий кислород… Клаустрофобия — понял Кравцов, такое с ним случилось один раз в жизни, в третьем классе, когда застрял между этажами лифт — освещённый точно такой же еле живой лампочкой. Забытый детский ужас выполз из дальних закоулков памяти.