Графиня Листаль

Положение несчастнаго было ужасно. Один в своей камере, он спрашивал себя, как могло случиться, что все его таким образом оставили, как в особенности могла его жена решиться хранить молчание.

Он чувствовал, что это молчание была его погибель. Общественное мнение стало видеть в прежнем честном и усердном человеке — притворщика, который уже давно мечтал разбогатеть через преступление. Очевидно, кража была задумана уже давно и только случайно Эдуард Стерман оказался в павильоне. Убийца, повинуясь боязни быть выданным, убил свидетеля его преступления. Как всегда бывает, малейшия слова обвиненнаго припоминались и обяснялись.

Вспомнили, что он выражал сожаление, что не может доставить жене своей роскошной жизни, которой не позволяли его средства, некоторые припомнили, что видели его в день совершения преступления печальным и озабоченным.

Что касается самаго Пьера, то он все еще надеялся. Он не мог поверить, чтобы Мэри не спасла его. Он говорил себе, что вероятно она имела важныя причины откладывать признание, в котором заключалось, так сказать, извинение совершеннаго преступления.

Действительно, положение Пьера Бланше было очень странно, тем более, что сомнение все более и более закрадывалось в его душу; он почти не верил в виновность жены. Любовь, которую он к ней чувствовал, снова взяла над ним власть. Он обвинял себя, что позволил себе так увлечься и, припоминая то состояние, в котором он был в то время, Пьер спрашивал себя иногда, об этой ужасной сцене…. не действовал–ли он под влиянием галлюцинации. Не было–ли то, что показалось ему его женой, просто плодом его разстроеннаго воображения. Этот спокойный человек чувствовал, что сходит с ума.

Прошла уже целая неделя с тех пор как несчастный сидел в тюрьме.

Однажды утром его спросили, не желает–ли он видеть кого–нибудь.

Он обрадовался и вскричал:

— О, да, жену! жену!

Дверь затворилась, он стал ждать. Это ожидание было, почти счастием для этого страдальца.

Вследствие странной работы воображения, все недавния сцены изгладились из его памяти, и казались ему чем–то отдаленным. Напротив того, на первый план выступили дни радостей и счастия. Он снова видел дорогу, на которой лежала бедная сирота; он поднимал ее и помогал идти; потом он видел ее больной, потом выздоравливающей и улыбающейся своему спасителю. Он наслаждался всеми этими воспоминаниями, как лакомка любимыми блюдами.

Для него не существовало более ни тюрьмы, ни тюремщиков, ни судей…. Он видел алтарь, перед которым руки его и Мэри соединялись….

И когда в эту минуту дверь его комнаты отворилась и в ней появилась Мэри, Пьер прошептал:

— Я знал, что все это был сон! Затем вдруг память вернулась к нему; но в тоже время он сказал себе, что спасен, так как она тут…. Его страдания кончатся…. она обяснит ему….

— Мэри! вскричал он.

И бросился к ней, желая обнять ее.

Она не сделала ни шага вперед, и холодно и неподвижно приняла его поцелуй, котораго не возвратила.

Он не замечал ничего, он плакал и смеялся как ребенок. Он чувствовал себя счастливым, потому что видел ту, которую любил.

Мэри Бланше была бледна, ея глаза сверкали холодным блеском. Ни одна черта ея лица не дрогнула в то время, как стоя перед ней на коленах, ея муж с восторгом глядел на нее.

— Мой друг, сказала она холодным нетвердым голосом, вы желали видеть меня. Я пришла….

Он отступил на шаг и пристально взглянул на нее. Она не улыбалась, не плакала. Это было воплощенное спокойствие.

Он взял ее за руку.

Рука была холодна как мрамор.

Он пожал ее.

Никакое пожатие не отвечало ему.

Тогда он без сил опустился на стул, продолжая глядеть на жену и напрасно стараясь понять.

— Мэри, сказал он опять в полголоса.

— Мой друг? отвечала ему жена, вопросительно глядя на него.

— Ну, продолжал он, с трудом выговаривая слова, спиравшияся в его сдавленном от волнения горле, нам надо поговорить, дорогая Мэри…. прошло столько времени…. как мы не виделись….

— Да, действительно, прошло много времени, сказала Мэри.

— И уверяю тебя…. о! клянусь моей душой, что я страшно страдал…. ужасно….

И так как жена продолжала молчать, то в уме его мелькнула мысль:

— А! вскричал он, я понимаю…. Ты думаешь…. бедное дитя!… да это наверно так!… ты думаешь, что перед тобою строгий судья…. ты думаешь, что я стану упрекать тебя…. что я буду неумолим! О! Мэри! Мэри! я прощаю тебя!… я прощаю и люблю тебя!…

Несчастный поспешно подошел к своей жене и, взяв ее за голову, стал покрывать поцелуями ея лицо; он плакал и говорил сквозь слезы:

— Я люблю тебя! Я люблю тебя!

Мэри тихонько высвободилась из его обятий, затем сказала самым спокойным голосом, в котором не звучало ни малейшаго волнения:

— Упрекать!… прощать!… Я вас не понимаю, друг мой….

Пьер выпрямился. Удар был направлен слишком прямо. Он зашатался. Неужели его жена сошла с ума!

Она стояла перед ним с полу–улыбкой на губах, точно чувствуя к нему сострадание….

— Ты не понимаешь? прошептал он. Ты говоришь, что не понимаешь? повторил он еще раз, точно сомневаясь, что эти слова действительно были сказаны.

Затем гнев овладел им и он вскричал: