Граф Платон Зубов

— Верно, не в первый. Да там все декорации воспевались, а тут, друже, чудеса наяву. Хошь рукой достань, хошь на зуб попробуй. Гаврила Романович со мной, по старой дружбе, рукописью поделился, — а я тебе захватил. Прочти, непременно прочти. На все времени не хватит да и надобности такой нет, так ты вот отсюда читай, а я подтверждаю: именно так оно в действительности и было: «…Нечувствительно подходишь к возвышенному на ступенях сквозному алтарю, окруженному еще восемью столбами, кои поддерживают свод его. Вокруг оного утверждены на подставках яшмовые чаши, а сверху висят лампады и цветочные цепи и венцы; посреди же столбов на порфировом подножии с златою надписью «Матери отечества и мне премилосердной» блистает иссеченный из чистого мрамора образ божества, щедротою которого воздвигнут дом сей [на портике дома сего так и обозначено «От щедрот великой Екатерины»]. Единое воззрение на него рождает благоговение и воспламеняет душу к делам бессмертным. Сколько людей великих, смотря на него, из почтения, или из любочестия пролиют слезы! Но, может быть, для того, что не легко достигнуть подобного обожания и славы. Алтарь сей окружен лабиринтом. По извивающимся и отененным тропам его, между древесными ветвями, показываются жертвенники благодарности и усердия, истуканы славных в древности мужей, из мрамора и из других редких веществ сосуды, на подножиях возвышенные. На зеленом лугу, позади алтаря, стоит высокая алмазовидная, обделанная в злато пирамида. Она украшена висячими гранеными цепочками и венцами, из разных цветопрозрачных каменьев составленными. Верх ее, из каменьев же, увенчан лучезарным именем Екатерины Второй. Сим блестящим памятником хозяин хотел, кажется, изобразить твердость и сияние вечной славы своей Благодетельницы. Лучи солнечные, сквозь стен, или забрал стеклянных, ударяя в него, отражаются и, преломляясь несколько крат в телах столь же прозрачных, такое производят радужное сверкание, которого описать не можно. Нельзя лучше представить Добродетель, разливающую всюду свое сияние». Каково?

— А живописных портретов не было?

— Портретов — нет. Государыне, сказывают, ее изображения нравиться перестали. Зато картин древних мастеров множество — откуда только светлейший их раздостал!

— Мог и из Академии. Музей там преотличный.

— Думаешь, и тут Бецкой постарался? Да я тебе после строк державинских о другом сказать хотел. Помнишь, ведь государыня дворец этот Потемкину в конце его случая подарила.

— Все тогда еще щедротам монаршьим дивились!

— А про то забыл, что Григорий Александрович тут же подарок царский казне продал?

— Верно! А теперь выходит…

— То и выходит, что государыня тот же дворец ему по второму разу снова подарила да еще и с обстановкой. Слов нет, князь ко многому руки приложил, прежде всего чтобы благодетельницу прославить. Только сегодня снова к императрице обратился, чтоб дозволила Таврический дворец, столь восторженно нашим Державиным воспетый, в казну продать.

— Второй раз? Тот же самый?

— Ну и что, что второй, так ведь еще дороже первого!

— И государыня за обиду того не приняла?

— Да полно тебе, Дмитрий Григорьевич! Государыне тоже только один праздник и был нужен. Потемкин деньги свои наградные получит и, слух прошел, вместе с деньгами — приказ, чтоб немедленно столицу оставить и в армию на юг вернуться.

— Погоди, погоди, Василий Васильевич, запутал ты меня вконец. Так что же, выходит, светлейший ото всего этого маскарада новороссийского выиграл? Деньги одни?

— И на том спасибо. Правда, ему бы милость царскую вернуть, семейство зубовское укоротить. Не вышло, Зубовы куда сильнее оказались. Прошел случай, дак и пенять не на что. Как бы все эти роскошества Платону Александровичу не перешли. Очень он на празднике ко всему присматривался, ровно приценился. А отказу ему по нынешним временам ни в чем не будет.

— А Гаврила Романович?

— Вот о главном-то чуть не забыл сказать. Так стихи державинские государыне по сердцу пришлись, что назначила ее императорское величество нашего Гаврилу Романовича своим статс–секретарем по приему писем на высочайшее имя.

— Слава Богу, хоть одному человеку на пользу пошло! Который год бедняга мается. Все без дела да без дела.

— Зато с окладом. Оклад-то ему государыня после резолюции своей, чтоб дело державинское прекратить, который год платит.

— Так ведь деньги незаработанные руки жгут, Василий Васильевич. От одних мыслей черных с ума свихнуться можно. А теперь что ж — рад за Гаврилу Романовича, душевно рад. Поздравить бы надо.