— Что я слышу, государь, вы решили расстаться с графом Шуазель–Гуфье? И как вы объяснили сему достойному человеку эту отставку? Ведь он даже не ваш подданный.
— Что же из этого, Мария Федоровна? Зато он занимает должность в российском учреждении и живет на российской земле. Я думаю, ему самое время возвращаться во Францию или куда еще заблагорассудится. Мне не нравится его желание офранцузить Академию художеств. К тому же если Мусин–Пушкин непозволительно заискивал перед академистами, Шуазель–Гуфье беспрестанно оскорблял профессоров.
— Но вы найдете, государь, какие-то слова, чтобы пощадить самолюбие графа?
— Пощадить самолюбие? Мария Федоровна, вы все еще продолжаете себя чувствовать великой княгиней и жить правилами Малого двора. Для императора не существует самолюбия подданных. Его дело приказывать, их дело подчиняться. К тому же академическая администрация вообще нуждается в обновлении. Со смертью Баженова освободилось и место вице–президента.
Мне было весьма утешительно, сударыня, отплачивая вашим племянникам тем, на что дают им права их заслуги, тем самым сделать вещь, лично вам приятную. Не менее отрадно было мне получить от вас ваше одобрение, ибо это дало мне повод засвидетельствовать вам те чувства и то уважение, с коими пребываю преданный вам Павел.
— Нет! Нет! Нет! Этого не может быть! Не может быть!
— Я знал, что причиню вам боль, Екатерина Ивановна, но императора больше нет в живых.
— Смерть? Его смерть? Такого молодого, полного сил? Это безумие или…
— Не договаривайте, не надо.
— Вы тоже об этом подумали или вы что-то знаете?
— Нам всем лучше ничего не знать.
— Лучше? Лучше не знать правду?
— Зачем она вам, Екатерина Ивановна? И что она может изменить?
— Я хочу туда, в Михайловский дворец!
— Бог с вами, как это возможно?
— Но я знаю, ему нужно, чтобы около него был кто-то, кому он был по–настоящему дорог. Это необходимо каждому человеку, а ему особенно.
— Может быть, но у вас нет оснований войти во дворец до официального объявления о кончине. Сейчас ночь, и вы еще не вправе ничего знать. Если бы не императрица…
— Боже, какая ирония судьбы. Мы обе так заведовали друг другу, так тяготились друг другом, и вот нас двое, всего двое — и то вдалеке друг от друга.
— Императрица просила, чтобы вы прямо с утра приехали к ней. Она рассчитывает на вашу дружбу и уже отдала приказ не допускать к телу Лопухину. Впрочем, я думаю, Анна Петровна и не станет делать никаких попыток публично проявлять свое отчаяние, которое в действительности будет испытывать.
— Ах, как мне безразлична сейчас эта женщина. Императрица была права: она принесла императору несчастье.
— Здесь с вами согласятся многие. Все знали, насколько благотворно вы умели влиять на покойного императора, как смягчали его нелегкий нрав.
— Прошу вас, не трогайте памяти покойного. Император Павел был таким, каким был. Но вы мне не сказали главного: что случилось с государем? С моим государем.
— Об этом можно строить только небезопасные домыслы.
— И все же. Я знаю, что вечером император был здоров и в добром расположении духа — мне говорили. Он виделся с сыновьями и ушел в свою одинокую спальню. А потом — когда стало известно о несчастье?
— Вскоре после его ухода.
— Великие князья уже разошлись?
— Нет, они все вместе вошли в опочивальню его императорского величества. Все, кроме Александра Павловича. Наследник задержался случайно в соседней комнате.
— Случайно? Он никогда, с самых ранних лет ничего не делал случайно. Государь был прав, когда обвинял своего первенца в холодном сердце и слишком трезвом уме.
— Думаю, вам следует выбирать выражения, Екатерина Ивановна, — вы говорите об императоре Российском Александре Первом, и кто знает, так ли уж либеральны его взгляды.
— Вы правы: его императорское величество Александр Первый. Желание Великой Екатерины свершилось. А вдовствующая императрица — ее не удивило присутствие сыновей?
— И нескольких офицеров.
— Тем более — и нескольких офицеров. Она не спросила их о причине задержки у опочивальни отца? Не прошла сама к супругу?
— Она пришла позже. Когда ее пригласили. Вы же знаете, государь последнее время запретил императрице входить в его опочивальню и перестал навещать ее половину.
— Бедный, бедный государь! Никто так никогда и не узнал, каким удивительным человеком он мог бы стать, сколько добрых чувств и талантов в себе скрывал.
— Боюсь, не многие разделят ваше чувство.
— Какое это имеет значение!
— Для людей он останется жестоким и несправедливым, бесчувственным и капризным. Разве вы сами не испытывали на себе всех этих качеств его характера?