Предусматривалось графом и установление оплаты суточных земским гласным и присяжным заседателям: Аорис-Меликов был осведомлен, что бедность, а подчас и нищета мешали должному выполнению общественных обязанностей как в земстве, так и в суде присяжных. Предложенное им запрещение избирать гласными представителей сельской и волостной администрации земств способствовало бы независимости общественных учреждений, а предоставление земским собраниям права приглашать на заседания посторонних лиц, как это разрешено городским думам, устраняло ненужную регламентацию, стеснявшую без того ограниченную свободу действий. Лица, служащие по выборам, не должны были, по мнению Аорис-Меликова, утверждаться или отстраняться губернатором. Это его предложение (представленное министром внутренних дел) было принято в Комитете министров в августе 1880 г.363
Меры, предлагаемые диктатором для оживления и облегчения деятельности органов местного самоуправления, были значительно скромнее и беднее выдвигавшихся в земских ходатайствах и постановлениях. По заключению исследовательницы земского движения, требования земств на рубеже 70—80-х гг. XIX в. хотя и не стояли на уровне своего времени, но стали радикальнее, все чаще вторгаясь в область политики364. Для Лорис-Меликова выдвинутые им предложения были первым шагом к ревизии «Положения о земских учреждениях». Со свойственной ему осмотрительностью он начинал весьма осторожно, будучи в курсе негативного восприятия императором и его ближайшего окружения итогов земской реформы. Попытка облегчить деятельность земства была сопряжена с риском потерять расположение царя: это отчасти и объясняет, что, поставив перед Александром II вопрос об «оживлении» земства в самой робкой и неопределенной форме, конкретные предложения в этой области диктатор предпочел проводить через министра внутренних дел. Как заметил наблюдательный П.А. Валуев, благодаря особому положению Лорис-Меликова Министерство внутренних дел не осмеливалось перечить установлению им нового курса в отношении земства365.
Сама постановка вопроса о необходимости нового отношения власти к земству уже способствовала улучшению условий работы земских органов: местные власти не могли не учитывать позицию власти центральной и ее первые начинания в этой области. На страницах либеральной печати 1880-го — начала 1881 г. это время оценивается как наиболее благоприятное для общественного самоуправления, рождавшее самые смелые надежды на будущие преобразования.
Надежды эти с очевидностью проявились на открытии памятника А.С. Пушкину в июне 1880 г., ставшем ярким общественным событием. Праздник начался 5 июня 1880 г. приемом в городской думе депутатов, прибывших из разных городов страны. 6 июня при громадном стечении народа состоялось открытие памятника, а затем в большом зале Московского университета — слушание речей, посвященных поэту, продолженное 7 и 8 июня в Благородном собрании. Либерально-демократическая печать увидела в этом необычном для империи событии свидетельство приближающихся общественных перемен. Настроение тех дней характеризовалось как «потребность дружного действия для общей цели, ради того, чтобы общественные силы, дремлющие и немые, получили, наконец, возможность проявления на благо страны»366. «Отечественные записки» обращали внимание, с какой жадностью общество ухватилось за столь непривычную возможность публичных выступлений, открытых собраний, как использовали эту возможность различные группировки в своих интересах. И здесь, сквозь споры об искусстве, по выражению Н.К. Михайловского, отчетливо были видны «очертания, скажем гражданских, чтобы не сказать политических, идей и партий»367.
Чуткий к общественным настроениям Ф.М. Достоевский в своей речи восстал против упований на политические преобразования, как панацеи от всех зол, настаивая, что искать решения «проклятых вопросов» надо не во внешних переменах, а внутри себя: в нравственном самосовершенствовании под знаменем православия. Мощная проповедь художника, предрекавшая России великую всемирно-историческую роль, была встречена овацией, но затем вызвала и шквал критики в либерально-демократической печати. Достоевский не был противником реформ — он лишь хотел предостеречь увлеченное надеждами общество, что сами по себе — без должной нравственной подготовки — они не смогут радикально изменить жизнь. Именно это понимание писателем общественно-политических преобразований как «внешних», «механических» вызвало резкую отповедь из либерально-демократической среды, поскольку шло вразрез с ее чаяниями и стремлениями368. Ведь и сам писатель в 1880 г. отмечал в стране «всеобщий подъем духа, вообще близкое ожидание чего-то лучшего в грядущем». И Пушкинский праздник для него, как и многих, был подтверждением «возможности и правды этих лучших ожиданий»369. Общество не желало расставаться с этими ожиданиями, связывая их с Лорис-Меликовым.