Аорис настоял-таки на своем и, ввиду выступления из турецкого лагеря каких-то войск, с вероятною целью зайти к нам справа во фланг или даже и в тыл, он вместе со мною и с тремя казаками поскакал направо, за 2—3 версты, чтобы развести костры, могущие показаться туркам за знак существования тут особого русского отряда... Турецкая колонна вернулась восвояси, и нас больше никто не беспокоил.
Известно, с какою заботливостью и с каким искусством совершил Лорис опасное отступление от Зивина, через соганлугские теснины, где сотня турецких башибузуков легко могла задержать весь наш отряд... Впечатлительный Лорис преувеличивал себе значение неудачи. Он торопился, чтобы застать еще под Карсом главнокомандующего, упросить его вытребовать подкрепления. С мужеством духа, по достоинству оцененным тогда всею русскою печатью, он взял на себя ответственность снять фиктивную «осаду» Карса и отступить со всем отрядом к Кюрук-Дара, в ожидании прихода настоятельно потребованных новых дивизий. Ввиду этих решений, я еще до их приведения в исполнение покинул отряд, чтобы поехать в Тифлис, отдохнуть на время, а если удастся, то и понаведаться в прочих наших отрядах...
40-я дивизия пришла в Кюрук-Дара вместе с некоторыми частями рионского отряда в конце июля. С последними ее эшелонами и я приехал туда, в компании новоиспеченного корреспондента «Нового времени» П.А. Измайлова, более преуспевшего на арене тифлисского городского самоуправления, чем в роли военного корреспондента. Нужно прибавить, что главная цель моей поездки в Тифлис заключалась в желании устроить так или сяк печатание своих корреспонденций отдельными выпусками ввиду того, что способ ведения кн. К.А. Бебутовым «Тифлисского вестника», где печатались до тех пор мои русские
^
«Походные письма», в связи с кое-какими личными раздорами, не позволял уже мне сотрудничать в этой газете. Д.А. Кобяков любезно согласился стать моим издателем, и я собирался посылать ему более обстоятельные, а уже не летучие описания и заметки.
Осмотревшись на месте, я отправился к М.Т. Лорис-Меликову порасспросить его о положении дел, а главное, о предстоящих действиях. Он встретил меня очень весело и радостно.
— Вы от меня требуете невозможного, — сказал он мне шутя и иронизируя. — Посмотрите, «Новое время» явственно уже намекает, что вы «посвящены в секреты богов», что вы запанибрата с генералами. Вас надо осадить, чтоб из-за вас не заслужить напрасных нареканий ваших собратьев по перу...
— Сделайте одолжение, — ответил я, зная, что имеется значительная доля истины за этой полушуткой.
— Пустяки какие, пусть себе нападают. Я вам все-таки скажу, что на 5-е августа мы с свежими силами нападем на Мухтара: мы его атакуем с его правого крыла, чтобы заставить его убраться назад...
— Вы не шутите?
— Вот, возьмите диспозицию...
Убедившись, что это не шутка, не подвох, я не выдержал и горячо, убежденно стал доказывать всю бесполезность, даже и вредность подобного плана. Расположение турецких войск требовало противоположной атаки: следовало зайти за левое его крыло, между Карсом и Мухтаром, занять Авлиар и утвердиться тут, чтобы тем отрезать Мухтара и от Карса, и от Эрзерума, т. е. от базы и продовольствий. Тогда ему ничего другого не осталось бы сделать, как сдаться в плен.
Лорис слушал меня с большим вниманием, ни разу не прерывая бесконечной моей речи, уснащенной массою ссылок на примеры Паскевича4, В.О. Бебутова и европейских стратегов. В горячке я не щадил никаких ударов, шаг за шагом выставляя все недостатки, все промахи кампании 1877 г. Чем дальше я шел, чем примеры и доводы мои становились резче и полновеснее, тем сосредоточеннее он делался. Наконец его улыбавшееся вначале лицо, его веселое расположение духа заменились унылым выражением.
— Вы ничего, ничего не понимаете, мой друг: вы в такую же ошибку впадаете, как и Рыдзевский639, которого вы тянете в генералы и слова которого вы повторяете...
— Да я его не видел, я с ним не знаком даже... Вы это знаете...
— Вот и он целый месяц все то же самое твердит... Но вы поймите, да и ему растолкуйте — что
— Кто же вам мешает создать ее? Выдвигайте молодых офицеров, пеките из них генералов — сдавая старых в архив — и будет у вас школа...
В конце концов Лорис прогнал меня, чтобы попусту не раздражаться.
Целый день я ходил, как угорелый. Данте сказал, вы помните, что «нет высшей печали, как вспоминать в дни невзгод о былом счастьи». Боже, какой это вздор! Величайшая скорбь в мире состоит в том, что предвидишь гибель любимого дела и не имеешь силы, власти предотвратить опасность, а должен сложа руки смотреть на ее успехи...