Граф де Монте-Кристо. Части 1, 2, 3

— Не знаю, госпожа де Вильфор просила меня зайти к ней; она хочет сообщить мне что-то, от чего, как она говорит, зависит часть моего состояния. Боже мой, я слишком богата, пусть возьмут себе мое состояние, пусть оставят мне только покой и свободу. Вы меня будете любить и бедной, правда, Моррель?

— Я всегда буду любить вас! Что мне бедность или богатство, лишь бы моя Валентина была со мной и я был уверен, что никто не может ее у меня отнять! Но скажите, это сообщение не может относиться к вашему замужеству?

Не думаю.

— Послушайте, Валентина, и не пугайтесь, потому что, пока я жив, я не буду принадлежать другой.

— Вы думаете, эго меня успокаивает, Максимилиан?

Простите! Вы правы, я сказал нехорошо. Да, так я хотел сказать вам, что я на днях встретил Морсера.

— Да?

Вы знаете, что Франц его друг?

— Да, так что же?

— Он получил от Франца письмо; Франц сообщает, что скоро вернется.

Валентина побледнела и прислонилась к воротам.

— Господи, — сказала она, — неужели? Но нет, об этом мне сообщила бы не госпожа де Вильфор.

— Почему?

— Почему… сама не знаю… но мне кажется, что госпожа де Вильфор, хоть она открыто и не против этого брака, в душе не сочувствует ему.

— Знаете, Валентина, я, кажется, начну обожать госпожу де Вильфор.

— Не спешите, Максимилиан, — сказала Валентина, грустно улыбаясь.

— Но если этот брак ей неприятен, то, может быть, чтобы помешать ему, она отнесется благосклонно к какому-нибудь другому предложению?

— Не надейтесь на это, Максимилиан; госпожа де Вильфор отвергает не мужей, а замужество.

— Как замужество? Если она против брака, зачем же она сама вышла замуж?

— Вы не понимаете, Максимилиан. Когда я год тому назад заговорила о том, что хочу уйти в монастырь, она, хоть и считала нужным возражать, приняла эту мысль с радостью; даже мой отец согласился — и это благодаря ее увещаниям, я уверена; меня удержал только мой бедный дедушка. Вы не можете себе представить, Максимилиан, как выразительны глаза этого несчастного старика, который любит на всем свете только меня одну и — да простит мне Бог, если я клевещу! — которого люблю только я одна. Если бы вы знали, как он смотрел на меня, когда узнал о моем решении, сколько было упрека в этом взгляде и сколько отчаяния в его слезах, которые текли без жалоб, без вздохов по его неподвижному лицу. Мне стало стыдно, я бросилась к его ногам и воскликнула: "Простите! Простите, дедушка! Пусть со мной будет что угодно, я никогда с вами не расстанусь". Тогда он поднял глаза к небу… Максимилиан, мне, может быть, придется много страдать, но за все страдания меня заранее вознаградил этот взгляд моего старого деда.

— Дорогая Валентина, вы ангел, и я, право, не знаю, чем я заслужил, когда направо и налево рубил бедуинов, — разве что Бог принял во внимание, что это неверные, — чем я заслужил счастье вас узнать. Но послушайте, почему же госпожа де Вильфор может не хотеть, чтобы вы вышли замуж?

— Разве вы не слышали, как я сейчас сказала, что я богата, слишком богата? После матери я унаследовала пятьдесят тысяч ливров годового дохода; мои дедушка и бабушка, маркиз и маркиза де Сен-Меран, оставят мне столько же; господин Нуартье, очевидно, намерен сделать меня своей единственной наследницей. Таким образом, по сравнению со мной мой брат Эдуар беден. Со стороны госпожи де Вильфор ему ждать нечего. А она обожает этого ребенка. Если я уйду в монастырь, все мое состояние достанется моему отцу, который будет наследником маркиза, маркизы и моим, а потом перейдет к его сыну.

— Странно, откуда такая жадность в молодой красивой женщине.

— Заметьте, что она думает не о себе, а о своем сыне, и то, что вы ставите ей в вину, с точки зрения материнской любви, почти добродетель.

— Послушайте, Валентина, — сказал Моррель, — а если бы вы отдали часть своего имущества ее сыну?

— Как предложить это женщине, которая вечно твердит о своем бескорыстии?

— Валентина, моя любовь была для меня всегда священна, и, как все священное, я таил ее под покровом своего благоговения и хранил в глубине сердца; никто в мире, даже моя сестра, не подозревает об этой любви, тайну ее я не доверил ни одному человеку. Валентина, вы мне позволите рассказать о ней другу?

Валентина вздрогнула.

— Другу? — сказала она. — Максимилиан, мне страшно даже слышать об этом. А кто этот друг?

— Послушайте, Валентина, испытывали ли вы по отношению к кому-нибудь такую неодолимую симпатию, что, видя этого человека в первый раз, вы чувствуете, будто знаете его уже давно, и спрашиваете себя, где и когда его видели, и, не в силах припомнить, начинаете верить, что это было раньше, в другом мире, и что эта симпатия— только проснувшееся воспоминание?

— Да.

— Ну вот, это я испытал в первый же раз, когда увидел этого необыкновенного человека.

— Необыкновенного человека?

— Да.

— И вы с ним давно знакомы?

— Какую-нибудь неделю или дней десять.

— И вы называете другом человека, которого знаете всего неделю? Я думала, Максимилиан, что вы не так щедро раздаете прекрасное имя "друг".