Граф божьей милостью

Ничего примечательного до самого вечера не произошло. Филипп выслал вперед множество мелких отрядов кавалерии, которые принялись прощупывать нашу оборону. Особо на рожон не лезли, только раз пришлось послать рыцарей отогнать их, когда они полезли к нам в тыл через левый фланг. Но так, чтобы те успели заметить, что мы почти не прикрыты этом направлении. А орудийные батареи мы замаскировали в лучших традициях воинского искусства – хрен в упор заметишь.

Проехавшись между подразделениями, я неожиданно заметил амхарцев Феба, эфиопы неторопливо направлялись в расположение легкой конницы.

– Дон Гырма?

Амхарец немилосердно коверкая басконские слова, невозмутимо ответил:

– Наша долг велит нам становить в первые ряды.

– Не думаю, что в этом есть необходимость, – спокойно возразил я.

– Не вам это решал, сира Арманьяка, – в голосе эфиопа проскользнуло упрямство.

– Вы бросили своего государя! – с трудом сдерживаясь, процедил я. – Хотя ваш прямой долг находится рядом с ним и защищать его. Не сколько от них… – я показал в сторону позиций французов, – а от врагов, что таятся среди своих. Как военный маршал Наварры, я приказываю вам немедля вернуться. Иначе я прикажу взять вас под стражу.

По оливковому лицо эфиопа пробежала злобная гримаса. На несколько секунд повисла тяжелая пауза.

Но потом вдруг Гырма вежливо поклонился мне и развернул коня. Следом за ним направились его собратья.

«Гребанные эфиопцы…» – ругнулся я про себя и направил коня в лагерь мавританской конницы.

Объезжал подразделения до самой темноты. Поспать не удалось совсем – чертовы франки, несколько раз за ночь трубили атаку, держа нас в тонусе.

Наконец, над горизонтом появился краешек солнца, небо стало стремительно светлеть. В том, что французы вскоре начнут атаку, уже не было никакого сомнения.

Франциск по традиции посвятил в рыцари нескольких молодых дворян, затем вся армия, в том числе сам король, стала на колени и простояла до самого окончания молебна, который проводил кардинал Пьер де Фуа, родной дядя Франциска.

А уже потом, король толкнул перед армией напутствующую речь – довольно скупую, но подчеркивающую величие Наварры. Получилось красиво и торжественно – народ однозначно проникся.

Черт… а вот я так не умею. У меня все сводится к банальностям: вы что, собрались жить вечно, желудки? Или: сейчас быстренько всех нахлобучим, потом обдерем трупы и нажремся. И так далее и тому подобное.

Хотя тоже действует на загляденье.

Да и ладно, каждому свое.

С высокого холма, на котором расположилась ставка, было прекрасно видно, как французская пехота перестраивается в две баталии.

– Фляга при тебе? – Феб протянул руку.

– Всегда со мной, – я передал ему баклажку с арманьяком.

Франциск глотнул, крякнул и довольно улыбнулся.

– Уф… слегка попустило.

– Вот и ладненько. Я там вчера посрался с твоими эфиопцами.

– То-то я смотрю, они на тебя дурным глазом косятся… – Франциск ухмыльнулся. – Что случилось?

– В первые ряды собрались. Пришлось грозиться и стращать. Вот ей-ей, если кто-нить из них после рыпнется на меня… ну, ты понимаешь.

– Не рыпнутся, я поговорю с Гырмой, чтобы зла не держали. А теперь давай подумаем, что с Пауком делать.

– Он мой… – чуть резче чем требовалось, отрезал я.

– Жан Жаныч, ты в своем праве, конечно… – Феб нахмурился. – Но нельзя его убивать. Вопрос решит церковный суд. Грехов за ним по линии инквизиции на десять костров хватит. Как вариант – вечное заточение. Так будет правильней.

– Как получится, Феб Гастоныч, – ухмыльнулся я. – Как получится. Ничего обещать не буду.

– Все-таки подумай над моими словами…

На этом разговор пришлось закончить, потому что франки начали атаку.

Наши стрелки уже заняли позиция за рогатками и частоколом. Валлийцы втыкали рядом собой пучки стрел и широко крестились, упоминая Святого Георгия. Генуэзцы за большими павезами, вертели воротами своих тяжелых арбалетов. Аркебузиры раздували фитили.

Когда стали различаться пятнышки лилий на белых стягах французов, Феб молча поднял и резко опустил руку.

Протяжно заревели трубы.

В то же мгновение из стволов аркебуз сорвались грязные клочки дыма, а через мгновение донеслось частое хлопанье. С позиций лучников и арбалетчиков в воздух сорвалось серое густое облачко и понеслось к французам.

Залп, второй, третий…

Легкий ветерок принес к нам хрипы и стоны.

Фигурки в белых коттах густо падали, но шеренги тут же смыкались, живые просто перешагивали через своих раненых и убитых.

Несмотря на потери, баталии неумолимо приближались. Французы уже перешли на трусцу. Одновременно, от лагеря франков, заходя по широкой дуге к нам с левого фланга, понеслись густые ряды жандармов. Но немного не с того направления, как планировалось.

– Долбаный Филипп! – от души выругался я. – Ну, Салман, твой выход…

С последним моим словом, навстречу жандармам вырвалась туча легкой конницы. А еще через мгновение они столкнулись с франками.