Град разящих мыслей

Мировые войны, угроза тотального уничтожения, падение избранных кумиров, разложение привычных ценностей, о которых в силу привычности не вспоминали, принимая как данное, крах гуманизма и вскрытая слабость духа – не человека, а человечества – болезненная соль: к чему это могло привести?

К глухому затворничеству. Возведению монолитной крепости, окружённой глубокими рвами, к поднятию моста. Отчуждённой крепости без хозяина и слуг, в которой поселился и теперь угрюмо бродит наш неприкаянный душок.

Функция нынешних людей свелась к биологическому самоподдержанию. Полагаю, что это явление – защитный механизм, запущенный эпохой отчаяния, слабодумия и абсолютной утраты самосознания. Тенденция к автоматизации, программированию на базе усреднённых исторических ценностей – а значит, наиболее безопасных – преследует цель «переживания» неблагоприятных условий. Но прогноз погоды неутешителен. И чувство. Это скверное чувство, будто, отключая себя, мы позабыли выключить утюг.

Самое заветное желание нашего человека? Возможность сохранения , создания резервной копии.

Человек опьянён контролем, творения создаются с одной-единственной целью – быть подконтрольными. Почему? Контроль искореняет риск, случайность, расплох. Такой контроль – не результат власти, а следствие беспомощности. Раз не можешь покорить, сотвори покорённое.

Человек всё более оператор: его руки стремятся управлять, а не творить напрямую. И дистанция нарастает.

Когда человек седлает дикую лошадь, он демонстрирует своё превосходство над животным, но и своё единство с ним. Когда человек заводит машину, он минует дикость, которую необходимо сперва одолеть, минует борьбу и знакомство, он в лучшем случае симулирует их. Что до единства, то человек предпочёл одиночество, окружённое его игрушками.

Соперничество в цифрах, что особенно актуально, самое бессмысленное и напрасное, стерильное, с точки зрения борьбы. Оно фальшивое: нет врага, вместо него бесконечный счётчик пустоты, числовой абстракции. Мы сражаемся не с ближним и даже не с самим собой, а с тренажёром своим и тренажёром соседа.

А компьютерные игры? Не это ли кульминация развития боксёрской груши? Презерватив страстей? Да что страстей! Весь человек залез в него!

Что такое постхристианство? Это распятие Христом своего дублёра, которого в момент забивания гвоздей заменяют муляжом.

Культ скорости:

«Быстрее, быстрее… быстрее!» – такова его мантра.

«Самозабвение» – такова его цель.

«Невыносимость» – такова причина.

Цивилизация мгновения.

Наш пищеварительный тракт упростился до птичьего, только бы поскорее новое.

Мы привыкли, что нам подают не требующее нашей доработки. Мы привыкли быть никчёмными.

Скорость истребляет стиль. Ей он кажется архаичным излишеством, роскошью черепах и улиток. Шелухой смысла. Скорость сдирает с нас кожу и плоть, оставляя высушенные кости.

Упрощение – это свидетель угасания; попытка продлиться за счёт отстающих, усталость идущих впереди – их взор обращён назад.

Так что же происходит, неумолимо насаждается временем? Оскудение, обнищание… засилье простолюдства!

Моё провидение гласит: человек забудет, если уже не забыл, что стремительность развития по сути своей – бегство. Он пробежит так далеко, что покажется, будто бежит он к чему-то, куда-то, но не от чего-то и не откуда-то. Уверенность укрепит его ноги и погонит быстрей. Всё приписано будет его силе, его гению. Но однажды предстоит вернуться – не поворачивая назад – к месту своего Страха. И что же произойдёт?

Отныне невозможно не бежать. Если решим вдруг затормозить – рухнем замертво, ведь в жертву движению принесено что имели и чем были. Осталось ли что-то помимо этого движения? Остался ли человек? Или развоплотился в скорость?

Вопреки расхожему представлению прогресс не смотрит вперёд. Он вообще никуда не смотрит. Ибо суть ноги.

Наши умы и наши мышцы оплетены почти непреодолимой усталостью, это и диктует нам постоянное «вперёд!». Мы не можем – или всё-таки? – встретиться с ней лицом к лицу и выйти триумфатором, поэтому мы убегаем, улепётываем от неё! Но когда окажемся на краю света, нас настигнет фатум. И тогда уже не будет боя. Будет лишь смирение.

Кто не чувствует усталости, тот, вероятно, устал до смерти.

Мы едва успеваем приспосабливаться к творимым проблемам. Не решаем их, смягчаем последствия. Мы влюблены в проблемы, как можем расстаться?

Почему безобразное стало красивым? Не потому ли, что в нужный момент оказалось сильнее красивого? И что не менее важно – современнее красивого?

Когда узел духа развязан, всякая гадость течёт на полотно.

Горе и уродство – их изобилие, их настырность – не оставили нам иного выхода, кроме как наделить их красотой с целью утешения. Мы из всего хотим получать золото.

Человека вдохновляют даже предсмертные судороги, даже разложение. Самое отвратительное и самое ужасное – во всём черпается вдохновение. Торжествует жизнь. Пусть и корни в чёрной воде.

Больные фантазии – это их отсутствие.

В стерильном мире – пачкаешь себя изнутри.