— В школе у него была замечательная учительница Нина Александровна Автократова, которую он очень любил, — рассказывает сестра Николая — Лидия Ивановна. — Она получила образование в Швейцарии и в совершенстве владела французским и немецким языками. От нее брат получил первый «задел» в развитии своих лингвистических способностей. Узнав, что преподаватель по труду — немец, из бывших военнопленных первой мировой войны, Коля не упускает случая, чтобы поговорить с ним, попрактиковаться, усвоить правильное произношение. Но и этого ему было мало. Он под разными предлогами забегал в аптеку, с тем чтобы поговорить еще с одним «немцем» — провизором из австрийцев.
И все это было не просто мальчишеским увлечением, а серьезным делом, которому он посвятил всего себя. Позднее Кузнецов занимался немецким и в лесотехникуме, хотя там по программе преподавание иностранных языков не предусматривалось. Узнав, что приезжающий в контору лесничий Гонольд — немец, тоже из бывших военнопленных, заводит с ним дружбу.
Большую практику в совершенствовании немецкой разговорной речи Кузнецов получил в годы работы на Верх-Исетском металлургическом заводе и особенно в Свердловске, на Уралмаше, где была большая группа немецких специалистов. Во многом ему помог познать Германию немецкий инженер-антифашист Затлер. Это, видимо, у него Кузнецов научился так проникновенно читать Гете, что даже поразил строгого лагерного репетитора.
И в последние месяцы перед отправкой в стан гитлеровцев, готовя себя к новой роли, чтобы наверняка действовать в тылу врага, Кузнецов упорно продолжал шлифовать разговорную немецкую речь.
С. Л. Окунь вспоминает:
— Если и было что у него «от бога», так это ни с чем не сравнимая работоспособность. Все мы, кому в те дни приходилось с Николаем Ивановичем работать, поражались, как он мог трудиться по 16–17 часов в сутки. За короткое время ему было нужно полностью вжиться в образ Пауля Зиберта и, конечно, научиться вести разведку, что само по себе связано с глубоким освоением огромного количества специальных знаний. В конечном счете было принято решение, что в Ровно Кузнецов отправится в мундире офицера вермахта. Это диктовалось рядом обстоятельств как объективного, так и субъективного свойства. Во-первых, там не дислоцировались части «Люфтваффе», и появление в городе офицера в летной форме вызвало бы излишнее внимание к его персоне, что никак не входило в расчеты разведки. Во-вторых, это привязывало бы Зиберта к какой-то определенной части и мешало бы его свободному передвижению.
С. Л. Окунь знакомит с «автобиографией» того, настоящего, так сказать «оригинала», Зиберта, под именем которого предстояло действовать нашему разведчику.
— Вот что Николаю Ивановичу приходилось непрерывно повторять, буквально днем и ночью, до оскомины в зубах, чтобы изучить, как собственную, а мы ему говорили — даже лучше, жизнь того, чужого человека. Эта «автобиография» выглядела примерно так: «Я, Пауль Вильгельм Зиберт, родился 28 июля 1913 года в Кенигсберге в семье лесничего…» Отметим, что Николай Кузнецов был старше на два года. Он родился 27 июля 1911 года. Его родина — уральская деревушка Зырянка на берегу тихой речушки близ Талицы, в 225 километрах от Свердловска, рос третьим ребенком в крестьянской семье… Дальше шло следующее: «Отца, Эрнста Зиберта, знаю по рассказам матери. Он погиб в 1915 году в Мазурской битве. До первой мировой войны отец служил у князя Рихарда Юона Шлобиттена, который владел двумя замками в Восточной Пруссии. Мать, Хильда, урожденная Кюннерт, умерла за несколько лет до второй мировой войны. До поступления в военное училище служил в том же имении помощником управляющего…»
Да, да, и Пауль Зиберт, и все остальные люди, упоминаемые в его биографии, — это все реально существовавшие личности, — говорит С. Л. Окунь. — Представляете, какой объем материала нужно было изучить Кузнецову только для того, чтобы узнать всех своих новых «родственников», «соучеников», «друзей детства и юности» и так далее.