Спросили: готов ли он выполнить такой приказ? Кузнецов задумался. Нет, он не собирался отказываться от сделанного предложения, не для того он год добивался отправки в тыл врага с любым заданием. Не боялся и возможной гибели. Его смущало совсем другое, и он считал долгом поделиться своими сомнениями с командованием. Собеседник понял Кузнецова с полуслова.
— Конечно, вы правильно сделали, что высказали свои сомнения… По отзывам специалистов, которые с вами работали, Германию в целом знаете вы отлично, языком владеете в совершенстве, даже диалектами, внешне похожи на настоящего пруссака, я даже сказал бы, — на аристократа. Но мы, как и вы, понимаем, что вы не знаете германскую армию так, как ее должен знать немецкий офицер. В вашем распоряжении есть еще некоторое время. Трудиться вы умеете, преподавателей дадим отличных, мы очень надеемся, что к нужному сроку успеете преобразиться в настоящего гитлеровского служаку. Кстати, когда вы вошли в кабинет, я заметил, что выправка у вас превосходная, хотя вы и не служили в армии. Так что желаю успеха…
Дальше пошел разговор о специфических особенностях предстоящей операции.
Подготовка разведчика была возложена на А. М. Воталовского, Л. И. Сташко, С. Л. Окуня. Это были знающие чекисты, имевшие большой опыт работы в советской разведке.
До наших дней дожил только С. Л. Окунь. Нам удалось встретиться с этим человеком. Сейчас он на пенсии, но все еще в трудовом строю.
— Да, когда мы впервые встретились с Кузнецовым, мне было 27. Я на четыре года моложе его, тогда был лейтенантом госбезопасности, — говорит С. Л. Окунь. И, сосредоточившись, мысленно переносится к событиям более чем трехдесятилетней давности. — Поставленная руководством перед нами задача — подготовить Николая Ивановича к выполнению столь ответственного задания — была очень сложная. За короткое время он должен был в чужом мундире стать своим среди чужих, ненавистных ему врагов.
Некоторые авторы пишут о Кузнецове как о человеке с чуть ли не врожденным талантом разведчика, изображают его самоучкой разведчиком, который в логове врага проводил блестящие операции, удивлявшие даже гитлеровцев своей дерзостью и находчивостью. Но все обстояло далеко не так. Необходимо было многому его научить, предусмотреть буквально все, вплоть до мелочей, — от меток на белье до содержимого бумажника.
Поставив перед Кузнецовым задачу вести разведку в «столичном» Ровно, «Центр» исходил из того, что он не должен служить в каком-либо учреждении или воинской части, расквартированной в этом городе, а бывать здесь наездами. Дело в том, что внедрить разведчика куда-либо на службу за такое короткое время было невозможно. Но и его периодические появления в городе требовали правдоподобного обоснования.
Вначале предполагалось, что Кузнецов будет действовать под видом офицера «Люфтваффе». К тому времени было уже немало пленных фашистских летЧИКОВ, с которыми можно было вступить в контакт. Одетый в форму немецкого лейтенанта-летчика, Кузнецов подолгу находился среди военнопленных, беседовал с ними, и ни у кого не возникло ни малейшего сомнения в том, что перед ними не немец. Больше того, однажды Николаю Ивановичу пришлось присутствовать в качестве переводчика в гражданской одежде на допросе одного пленного из «Люфтваффе». После того как Кузнецов перевел несколько фраз из его показаний, гитлеровец отказался отвечать, заявив:
— Пусть лучше переводит русский, а не этот изменник. При нем говорить я не буду…
В те дни, как вспоминает С. Л. Окунь, с Кузнецовым произошла совсем уж парадоксальная история. В одном из лагерей, куда чекисты поместили Николая Ивановича для более успешной подготовки на роль немецкого офицера, была собрана группа «его земляков». Из них было организовано что-то наподобие студии художественного слова. Среди этих любителей поэзии находился один режиссер из Берлинского драматического театра, который занимался постановкой дикции актеров. Здесь, в лагере, он учил «студийцев», как правильно надо читать Шиллера и Гете. Но никто из учеников не мог угодить строгому «ментору». Лишь одним декламатором режиссер остался доволен. Им был… Кузнецов. Указывая на него, режиссер говорил: «Вот только у этого господина классическое литературное произношение…»
Здесь самое время сделать отступление, более подробно остановиться на том, откуда у Николая Ивановича было такое совершенное знание немецкого языка и многих его диалектов.