Грачев — «Центру»

…Настало лето сорок первого года, а с ним в мирную жизнь нашей страны ворвался огненный смерч войны. В Москву с фронта шли тревожные вести. Вооруженные до зубов орды псов-рыцарей двадцатого века все ближе подходили к стенам столицы.

Вместе со всеми советскими людьми Николай Иванович тяжело переживал страдания, которые обрушились на наш народ. Но случившееся для него не было полной неожиданностью. Слишком хорошо знал он положение дел в Германии, звериное лицо фашизма.

В эти дни перед ним с новой силой возникали картины юношеских дней. Тогда на родном Урале не все понимали стремление Николая Кузнецова в совершенстве овладеть немецким языком. Один из сослуживцев прямо говорил: «Почему вы якшаетесь со спецами? Они на удочку вас не зацепили? Смотрите, как бы плохо не кончилось! Мало было вам тех неприятностей с комсомольскими делами?»

— Не волнуйтесь, — отвечал Кузнецов. — Я не зря ношу голову на плечах. Я лишь практикуюсь. Отношения с Германией у нас не весьма приятные. Может быть, придется воевать с фашистами. Знание немецкого языка пригодится.

«Ну зачем тебе эти немцы?» — недоумевали родные и близкие Николая, а Николай со свойственным ему спокойствием отвечал:

— Придет время — и все это пригодится, когда нас позовет Родина.

А сестре Лидии и брату Виктору он не раз говорил:

— Вам за меня краснеть перед Родиной не придется…

— И в манере одеваться, — вспоминают товарищи по работе, — Николай Иванович был большим оригиналом. Он мог одеться «под немца»: серый плащ с большим количеством деталей отделки из черной лакированной кожи, серая шляпа, брюки-бридж или короткие брюки «на планку», ботинки и гетры.

Предыстория этой «моды» такова. О ней Николай Иванович рассказывал позже брату Виктору Ивановичу:

— Когда я впервые в обществе немцев и американцев попробовал заговорить на отвлеченные темы, они холодно приняли меня в своей компании. Как потом объяснил мне знакомый немец инженер-коммунист Затлер, высокомерных иностранных спецов шокировал в первую очередь мой «славянский» костюм, слишком провинциальный для изощренных в модах европейцев. И я решил доказать буржуазным спецам, всем этим чванливым мунгам, миттам, йостам, бухерам, что смогу не только усвоить внешние манеры этих иностранцев, но и выучить и в совершенстве овладеть их родным языком, показать, что я лучше их знаю историю и культуру немецкого народа, знаю творения Шиллера и Гете, Лессинга и Гейне, а они лишь ходячие сухие формулы инженерного дела.

Не обращая внимания на критику «за дружбу» с иностранными специалистами, Кузнецов продолжал встречаться с ними. В это время он в совершенстве изучил манеру немецких инженеров одеваться, их психологию, привычки, вкусы, нравы. И те из иностранцев, кто не был знаком с Кузнецовым, встретившись с ним, не хотели верить, что перед ними не немец, а обыкновенный русский парень…

Когда грянула война, Кузнецов подал рапорт с просьбой использовать его в активной борьбе с фашизмом во вражеском тылу или на фронте. Вскоре пришел ответ: «Зачислен в воздушно-десантные войска». Необходимо было только дождаться сформирования подразделения.

Однако на фронт он тогда не попал. В «Центре» отменили приказ о зачислении Кузнецова в парашютно-десантную часть. Руководство советской разведки вполне резонно решило, что чекист с таким блестящим знанием не только немецкого языка, но и самой Германии, да еще с типично арийской внешностью, может принести куда больше пользы, если его использовать на невидимом фронте. Он был зачислен в другое подразделение, где значился как Николай Васильевич Грачев, а его настоящая фамилия на долгие годы оставалась тайной.

В последний период деятельности у Кузнецова появился еще один псевдоним — Пух. Так он подписывал донесения «Центру».

Прошел почти год, трудный год войны, а его все еще не определили. Тогда Кузнецов пишет новый рапорт. Строки его дышат глубокой решимостью, переполнявшей сердце гражданина, патриота, бойца.

«…Я, как всякий советский человек, в момент, когда решается вопрос о существовании нашего государства и нас самих, — писал Кузнецов 3 июня 1942 года, — горю желанием принести пользу моей Родине. Бесконечное ожидание (почти год!) при сознании того, что я, безусловно, имею в себе силы и способность принести существенную пользу моей Родине, страшно угнетает меня. Как русский человек, я имею право требовать дать мне возможность принести пользу моему Отечеству в борьбе против злейшего врага…

Прошу довести до сведения руководства этот рапорт…

Я вполне отдаю себе отчет в том, что очень вероятна возможность моей гибели при выполнении заданий разведки, но смело пойду в тыл врага, так как сознание правоты нашего дела вселяет в меня великую силу и уверенность в конечной победе. Это сознание даст мне силу выполнить долг перед Родиной до конца».

Наконец долгожданный ответ получен. Пришел и его черед. Кузнецова пригласили к одному из руководителей советской разведки, и тот сообщил молодому чекисту, что есть намерение использовать его в качестве разведчика в тылу противника под видом немецкого офицера.