В том же Батуме стоял Н-й пограничный отряд, помощником начальника которого был некто Эрман, прославившийся в Батуме «успешной борьбой с контрабандистами». Дело было в следующем: Эрман раз в месяц устраивал массовые аресты всех сапожников и портных и городским властям сообщал, что благодаря этим мерам ему скоро удастся в корне прекратить контрабанду в Батуме. По его словам, все сапожники и портные только тем и живут, что работают из контрабандных материалов. На неоднократные запросы батумских властей, каким же образом доходит контрабанда до кустарей, Эрман отвечал: «Это сволочи аджарцы снабжают их, их необходимо всех перестрелять, тогда уничтожится и контрабанда». Конечно, Эрман всех аджарцев не мог перестрелять, и контрабанда не только не уничтожилась, но стала импортным товаром в СССР и тем самым легализировалась. Так продолжалось бы долго, если бы не перевод Эрмана в ленинградское ГПУ, куда он был назначен начальником экономического отдела. После его отъезда в Батум наконец приехала ревизия из штаба пограничных войск. Ревизия вскрыла такую кошмарную картину преступлений, хищений, растрат и даже провокаций, не одним Эрманом, а целым сонмом ответственных работников таможенного управления, что по решению ревизии все дело было передано в ЧК, которая и вынесла несколько смертных приговоров. Начальник таможни Жордания и его несколько сотрудников (все коммунисты) были расстреляны в Батуме. Эрман же был арестован в Ленинграде, и дальнейшая его судьба мне неизвестна, но, как потом мне впоследствии передавали, он будто бы бежал за границу.
Но в сущности эта эпопея борьбы с контрабандистами была гораздо сложнее и многограннее. Арестовывая контрабандистов с поличным, Эрман угрозами и другими средствами обращал их в своих осведомителей, а товар, согласно закону, конфисковывал. Но этим дело не кончалось: через особое подставное лицо Эрман передавал контрабанду тем же своим «клиентам», сапожникам и портным. Но вслед за тем эти клиенты, в свою очередь, позже арестовывались, проданный им товар Эрманом вновь конфисковывался… Деньги же, вырученные путем этого круговорота, шли в карман Эрмана. Это была, в сущности, целая панама сравнительно в небольшом масштабе, ибо одновременно с Эрманом с контрабандой боролась батумская таможня. Она тоже конфисковывала товары, а ее шеф, начальник таможни Жордания, в свою очередь, путем всевозможных комбинаций ухитрялся продавать часть конфискованного товара на сторону, в свою пользу… В конце концов, как я упомянул, эти махинации были раскрыты и виновные расстреляны.
Я надеюсь, что из краткого описания этой «коммерции» читателю ясно, что такие эксперименты возможны лишь при той системе провокации, взяточничества и воровства, которые являются характерными для большевистской системы и только с уничтожением ее, с уничтожением большевистской диктатуры, когда исчезнет и ГПУ, будет парализована и возможность ведения «эрмановской коммерции».
Глава 10
Мое описание службы в ЧК приближается к концу, но оно было бы неполно, если бы я не закончил его приведением еще трех, на мой взгляд, весьма характерных эпизодов и картин.
Я хочу, насколько это в моих силах, описать, что представляет собой прославленная, неоднократно упоминаемая в литературе так называемая камера смертников. Оговорюсь, что такой камеры, с таким названием и с таким назначением в действительности не существует. Это просто анахронизм, оставшийся от 1918–1920 годов. Но надо отметить, что в этом понятии есть доля истины, так как нередко лица, арестованные по какому-нибудь известному кричащему делу, часто все являются кандидатами на расстрел, хотя эти кандидаты обыкновенно сидят в общих камерах… Надо сказать, что в отношении «смертников» нет никаких особых правил, и нередко человек, привлекаемый по делу, которое может повлечь за собой смертную казнь, к таковой не приговаривается, и наоборот — часто люди, привлекаемые, по-видимому, по самому пустому делу, в конце концов бывают расстреляны.
Понятия «смертник», скажем, в английском смысле слова или французском в практике ЧК не существует. В то время как в Англии, например, суд приговаривает человека к смертной казни, устанавливает день и час ее, в практике ЧК в этом отношении нет никакой регламентации: так, очень часто приговоренный бывает «смертником» только несколько минут, иногда часов, день, два… Так что если я употребляю термин «камера смертников», то лишь со всеми вытекающими из вышеизложенного оговорками. Таким образом, я буду говорить вообще о камерах, в которых сидят узники ЧК, причем лишь субъективно, психологически они сами себя считают смертниками, зная, какая участь для них возможна… Поэтому я посвящу несколько слов описанию камер в потийском политбюро, в которых, между прочим, находились и «смертники».