И он выдохнул последний клуб дыма, загасив сигарету о табличку «У нас не курят». Затем достал из пачки следующую, встал, позвал: «Ко мне, мальчик!» — и свалился замертво.
Он рухнул на пол как подкошенный. Скажу даже так: рыхло шлепнулся, как отбивная. Потом мы нашли его неприкуренную сигарету, которая отлетела от его тела, словно орел, уносивший в когтях душу римского императора.
Мне и прежде приходилось сталкиваться с внезапной смертью. Особенно тяжело видеть, как гибнет близкий человек, — моего отца сбили на дороге, прямо у меня на глазах.
Джилберт тоже умер внезапно, и это опять-таки было похоже на аварию или катастрофу — его сбило, как пешехода, замешкавшегося перед транспортным потоком, — казалось, на него наехал мой стол, о который он едва не зацепился виском при падении.
Теперь мне стыдно говорить об этом, и Люси, я знаю, чувствует то же, но сначала мы решили, что нас продолжают водить за нос, что это какой-то новый мошеннический трюк. Удивительно, как быстро переходишь от наивности к полному недоверию, общаясь с подобными людьми.
— Если вы думаете, что я заплачу за такси, чтобы доставить вас в больницу, боюсь, вы жестоко ошибаетесь, — решительно сказал я трупу Пола Джилберта.
Труп безмолвствовал.
Мы с Люси погрузились в подчеркнутое, выжидательное молчание, словно бы объявляя ему бойкот. Примерно минуту спустя — такую паузу выдерживает учитель, дожидаясь наступления тишины в классе, — Люси заметила:
— Что-то он упал как-то быстро.
Я вынужден был согласиться с такой формулировкой, поскольку сам был свидетелем.
— И кровь у него… изо рта, — продолжила наблюдения Люси.
— Может, он раскусил специальную пилюлю, — предположил я. Коварство не знает пределов.
— Надо пощупать пульс, — решила Люси, не переставая удивлять меня своей прозорливостью.
— Прежде чем к нему нагибаться, сними драгоценности, — посоветовал я. Потом мне, конечно, стало стыдно за эти слова и за все свое недоверие к покойнику.
Люси сняла на всякий случай сережки и лишь после этого приблизилась к телу. Она стала ощупывать его шею.
— Если это и мошенничество, то уж больно кровавое, — сказала она. — Думаю, надо вызывать «скорую».
— Подержи зеркальце у носа.
— Это еще зачем?
— Не бойся, не украдет он твою пудреницу. Надо посмотреть, дышит он или нет.
Люси пропустила мой сарказм мимо ушей: видимо, стресс не прошел для нее даром.
— Он не дышит. И вообще бездвижен. Вызывайте «скорую», а я пока начну качать грудную клетку.
Так мы и поступили. Надо сказать, что мои действия достигли большего успеха, чем ее.
Остальное помню смутно. Мы пытались передвинуть это нетранспортабельное тело, потом голубые лампы неотложки, вопросы медиков, полицейские протоколы. Где-то рядом промелькнул Техасец.
Потом все исчезло, и мы с Люси остались одни в пустой конторе.
— Выпить не желаете? — спросила она, какая-то посеревшая от переживаний.
Я посмотрел на часы. Без четверти восемь. Сегодня игра у Змееглаза, но по-настоящему она развернется где-то в десять, пока не соберутся привыкшие запаздывать завсегдатаи и не разлетится всякая залетная шушера. Когда я говорил Линдси, что хочу побыть сегодня один, я как раз втайне имел в виду, что собираюсь играть в покер. Нигде не чувствуешь себя в таком одиночестве, как за покерным столом. Кажется, это из какой-то песни. Значит, без четверти восемь.
Можно было где-нибудь выпить на скорую руку.
Разговор у нас не клеился, голова гудела, как банка из-под джема, в которую залетела оса: папа, мама, падающий на пол Джилберт и этот смачный сырой шлепок, который произвело его тело.
Я зашел в комнату для персонала, чтобы отключить электричество, и только тут понял, кого мы забыли.
В одном из кресел, свернувшись калачиком, пристроился пес.
— Бедняга, — вырвалось у меня. — Люси, мы забыли про собаку!
Не знаю, в чем тут дело, но существует правило: сталкиваясь с бытовыми мелочами, мужчины постоянно зовут на помощь женщин. Заметьте — именно с мелочами. Видимо, это заложено в нас с детства, когда мы, случись что, зовем маму. Особенно странно наблюдать этот парадокс на себе. Вообще в таких просьбах есть некое навязывание собственных проблем другому человеку, чего я себе обычно не позволяю. Но вот, оказавшись в кризисе, перед лицом трудностей, я позвал на помощь женщину. Так что давайте оставим этот вопрос кушеткам психоаналитиков.
Мой крик разбудил собаку, которая растерянно заморгала.
Похлопав пса по холке, я заглянул в его глаза.
— И что же теперь с тобой делать? — сказал я.
— Да ничего особенного, — со вздохом ответила собака. — Просто, если это не доставит вам кошмарных трудностей, дайте глоток воды.
2 ЛАЙ СОБАЧИЙ
Где проведена черта между добром и злом, между здравым рассудком и безумием?
Не знаю. Порой бывает трудно определить, не правда ли? Небесный арбитр не похож на теннисного судью: он знает, что мяч может одновременно быть в игре и вне игры. Но вот в чем, наверное, сойдутся все психиатры: если ты слышишь от собаки что-то иное, помимо лая, воя и рычания, значит, пора лечиться.