Говардс-Энд

— Я, конечно, не могу ничего сказать про то время, что я был в Йоркшире. А грязи больше нет, сэр.

Чарльз рассвирепел. Он что, принимает его за дурака? И если бы у Чарльза не было так тяжело на сердце, он пожаловался бы отцу. Но в то утро не следовало жаловаться. Приказав, чтобы машина была готова после обеда, он повернулся к жене, которая все это время пыталась рассказать ему какую-то невнятную историю про письмо и мисс Шлегель.

— Так, Долли, теперь я могу тебя выслушать. Мисс Шлегель? Что ей нужно?

Когда кто-нибудь присылал письмо, Чарльз всегда спрашивал, что этому человеку нужно: та или иная потребность казалась Чарльзу единственным поводом к действию, — но в данном случае вопрос был задан к месту, потому что жена ответила:

— Ей нужен Говардс-Энд.

— Говардс-Энд? Так, Крейн, не забудь про запасное колесо.

— Не забуду, сэр.

— Да уж не забудь, иначе я… Пойдем, крошка.

Когда они скрылись с глаз шофера, Чарльз обнял жену за талию и прижал к себе. В их счастливой семейной жизни он дарил жене всю свою нежность и совсем немного внимания.

— Но ты не слышишь меня, Чарльз…

— Что случилось?

— Да я все говорю тебе — Говардс-Энд. Он достался мисс Шлегель.

— Что досталось? — переспросил Чарльз, разжав объятия. — О чем это ты, черт возьми?

— О, Чарльз, ты обещал не произносить такие ужасные…

— Послушай, я сейчас не настроен дурачиться. Сегодняшнее утро к этому никак не располагает.

— Я же говорю… все пытаюсь тебе сообщить… мисс Шлегель… он ей достался… твоя мать оставила его ей… и вам всем придется съезжать!

— Говардс-Энд?

— Говардс-Энд! — взвизгнула Долли, вторя его интонации, и в это время из-за кустов выбежала Иви.

— Долли, сейчас же ступай в дом. Отец тобой очень недоволен. Чарльз… — Иви сильно ударила себя по юбке. — Иди скорее к папе. Пришло совершенно ужасное письмо.

Чарльз бросился было бежать, но остановился и, тяжело ступая, двинулся вперед по гравийной дорожке. Впереди стоял их дом — девять окон и дикий виноград, не приносящий плодов.

— Опять эти Шлегели! — не выдержал он.

И словно желая усугубить хаос, Долли прибавила:

— Нет, вместо нее написала хозяйка лечебницы.

— Идите в дом, все трое! — послышался крик отца, в котором не было и следа прежней вялости. — Долли, почему ты меня не послушалась?

— О, мистер Уилкокс…

— Я сказал тебе не ходить к гаражу. И вдруг слышу, как вы все кричите в саду. Я этого не допущу. Идите в дом.

Мистер Уилкокс стоял на крыльце преображенный, с письмами в руке.

— В столовую, все, как один. Мы не можем обсуждать наши семейные дела в обществе слуг. Вот, Чарльз, возьми и прочти. Что ты об этом скажешь?

Чарльз взял два письма и стал читать на ходу, следуя в дом за остальными членами семейства. Первое было пояснительное письмо от хозяйки лечебницы. Миссис Уилкокс попросила ее после похорон передать по указанному адресу другое, вложенное в конверт. Это вложенное письмо было написано собственной рукой миссис Уилкокс: «Моему мужу. Я бы хотела, чтобы к мисс Шлегель (Маргарет) отошел Говардс-Энд».

— Полагаю, нам следует об этом поговорить? — произнес мистер Уилкокс со зловещим спокойствием в голосе.

— Конечно, я как раз шел к тебе, когда Долли…

— Тогда давайте присядем.

— Иди сюда, Иви, не трать попусту время и садись.

В молчании они придвинулись к столу для завтрака. События вчерашнего дня — да и сегодняшнего утра — неожиданно ушли в прошлое, такое далекое, что они едва помнили, что его пережили. Было слышно тяжелое дыхание. Уилкоксы пытались успокоиться. Чарльз, дабы всем хватило времени взять себя в руки, решил прочесть вслух вложенное письмо:

— Записка написана рукой моей матери, лежит в конверте, адресованном отцу и запечатанном. В ней стоит: «Я бы хотела, чтобы к мисс Шлегель (Маргарет) отошел Говардс-Энд». Подпись и дата отсутствуют. Послано хозяйкой лечебницы. Теперь встает вопрос…

— Но послушайте, — прервала его Долли, — эта записка не имеет законной силы. Дома завещаются через нотариусов, Чарльз, и никак не иначе.

На лице ее мужа проступили желваки. Небольшие шарики начали кататься под каждым ухом — симптом, который жена еще не научилась уважать, а потому попросила разрешения посмотреть записку. Чарльз вопросительно взглянул на отца, который ответил: «Дай ей». Схватив записку, Долли тут же воскликнула: «Да она написана карандашом! Я же говорила. Карандаш не считается».

— Мы знаем, что это не юридически оформленное обязательство, Долли, — проговорил мистер Уилкокс из-за своих бастионов. — Мы это прекрасно понимаем. С юридической точки зрения я имею все основания разорвать это письмо и бросить в огонь. Конечно, мы считаем тебя членом семьи, моя дорогая, но было бы лучше, если бы ты не вмешивалась в дела, в которых не смыслишь.

Чарльз, раздосадованный и отцом, и женой, повторил:

— Теперь встает вопрос…

Отодвинув тарелки и ножи, он расчистил на столе место и принялся водить рукой по скатерти.

— Вопрос о том, не оказала ли мисс Шлегель во время тех двух недель, что мы были в разъездах, недолжного…

— Не думаю, — сказал отец, в котором было больше благородства, чем в сыне.

— Не думаешь что?