Готы

Политика, проводимая августом Феодосием I Великим в отношении германцев, способствовала массовому переселению в Римскую империю и поступлению на римскую службу прежде всего готов и, в первую очередь, вестготов, так сказать, их интеграции, причем не только в чисто географическом плане (хотя и одно это было бы весьма важным), но и в плане духовном, культурном, цивилизационном. Начатый Феодосием процесс интеграции германских мигрантов всего через несколько лет нашел свое выражение в сенсационных военных успехах вестготов в самой Италии, сердце Римской империи. То, что каких-то 10–12 лет хватило для сплочения разрозненных шаек грабителей, орудовавших под предводительством разных, нередко враждебных друг другу, князей, в народ, подчиненный одному царю и беспрепятственно передвигающийся по всей Римской империи, можно понять, лишь с учетом следующего факта. Не меньше половины высшего командного состава в войсках Феодосия составляли германцы. Правда, еще Константин I Великий открыл германцам доступ к вышим командным должностям, вплоть до должности военного магистра (магистер милитум), т. е. главнокомандующего. Примечательно, что как при Константине, так и при Феодосии, германские военачальники на римской службе были в большинстве своем язычниками либо арианами, т. е. не христианами, с точки зрения Никейского Собора, чьим постановлениям добрый кафолик Феодосий неуклонно следовал во всех сферах, кроме военной.

Выражаясь современным языком, германцы составляли крупнейшую этническую группу в составе офицерского корпуса римской армии. Его другая половина состояла из немногочисленных природных римлян и более многочисленных выходцев из римских провинций (колоний), т. е. греков, сарматов, иллирийцев, представителей народов Малой Азии и Ближнего Востока, кельтов (бриттов, галлов) и иберов, сарацин (арабов), мавров, нумидийцев, египтян и др. Не все германцы на «ромейской» службе были безупречны, как то подобало героям германского эпоса. Магистер милитум франк Флавий Арбогаст неосмотрительно вверг Римскую империю в (очередной) глубокий кризис, пытаясь проводить собственную, своекорыстную политику. Но, в общем и целом, германские «федераты» на римской службе и их предводители оставались самой надежной опорой императорской власти. Они, всегда отменно храбрые, действительно умели и любили воевать, страдая лишь от недостатка дисциплины (в римском понимании). Только в случаях, когда из-за их недисциплинированности возникали трения, германцы могли взбунтоваться.

Служилые германцы, происходившие из царских или княжеских родов, поддавались порой искушению, не удовлетворяясь своей высокой, но все же подчиненной должностью, попытаться завладеть римским императорским престолом или фактически узурпировать власть над Римской империей, возведя на ее престол свою послушную марионетку. Такое случалось, хотя и нечасто. Взять, к примеру, Флавия Рихомера, франка-язычника на римской службе, ставшего консулом в 384 г., или другого, упомянутого выше, язычника-франка – Арбогаста, командовавшего на протяжении целого десятилетия вооруженными силами Римской державы: в 392 г. он провозгласил императором свою марионетку Евгения (такого же язычника), но не устоял в борьбе с Феодосием Великим. Служилые франки Флавий Бавтон и происходивший из царского рода Меробавд также достигли в римской армии высших командных должностей, добившись огромного влияния при царьградском императорском дворе.

«Унижение, до которого дошли римляне, до сих пор возбуждает в нас почтительное сострадание, и мы были бы готовы сочувствовать скорби и негодованию их выродившихся потомков, если бы в душе этих последних действительно возникали такие чувства. Но пережитые Италией общественные бедствия заглушили гордое сознание свободы и величия. В века римской доблести провинции подчинялись оружию республики, а граждане ее законам до той поры, когда эти законы были ниспровергнуты внутренними раздорами, а город и провинция сделались раболепной собственностью тирана. Конституционные формы, смягчавшие или прикрывавшие их гнусное рабство, были уничтожены временем и насилием; италийцы сетовали то на присутствие, то на отсутствие монархов, которых они или ненавидели, или презирали, и в течение пяти столетий пережили все бедствия, порождаемые своеволием армии, прихотями деспотизма и тщательно выработанной системой угнетения. В тот же самый период времени варвары вышли из своей неизвестности и из своего ничтожества; германские и скифские воины были допущены внутрь римских провинций сначала как слуги, потом как союзники и, наконец, как повелители римлян, которых они то оскорбляли, то охраняли. Ненависть народа сдерживалась страхом; он уважал за мужество и за блестящие подвиги воинственных вождей, на которых возлагались высшие должности империи, и судьба Рима долго зависела от меча этих страшных пришельцев» (Гиббон).