Читаем Гостомысл полностью

Олав бросил взгляд, полный сожаления, в сторону собравшихся на грабеж товарищей.

— Зачем, я тебе нужен, конунг? — спросил О лав.

— Я назначаю тебя главным ключником этого дворца, — сказал Готлиб.

— А ключница? — спросил Олав.

— Отбери у нее ключи от складов и прогони. Не пропадет — ее Харальд возьмет в наложницы, а может быть, и в жены. Я слышал, что из славянок выходят хорошие жены, — сказал Готлиб.

— Прогнать ее со двора? — спросил Олав. — Конунг, но мне без нее никак не обойтись. Как со слугами обращаться, я не знаю. У меня никогда не было слуг.

— Да? — спросил Готлиб.

— Да, — сказал Олав.

— А со скотом ты умеешь обращаться? — спросил Готлиб.

— Со скотом умею, я же не всегда был воином, — сказал Олав.

— Обращаться со слугами это просто. Обращение со слугами ничем не отличается от обращения со скотом. И те, и другие, вечно что-то жуют, пускают слюни, крадут и мечтают о бабах. А вместо слов понимают один кнут, — сказал Готлиб.

— Я же не знаю, где что лежит, — сказал Олав.

— Нет? Ну, тогда ладно — пусть остается и распоряжается хозяйством. Но под твоим присмотром. Можешь ей даже ключи оставить от амбаров со съестными припасами. Пусть она распоряжается слугами, — сказал Готлиб.

— Это хорошо, — сказал Олав, ~ а то я ведь заблужусь в этом дворце.

От ворот послышался рев восторга. Это Харальд передал разрешение конунга грабить город, и даны рванулись в ворота.

Готлиб ухмыльнулся и сказал:

— Но для начала найди надежный амбар, где бы сложить выкуп.

— Поищу, — сказал Олав.

— И поставь сторожей, — сказал Готлиб.

— Слуг? — спросил Олав.

— Нет, воинов, — сказал Готлиб.

— Воины не послушаются меня, — сказал Олав.

— Скажи, что это мой приказ. А кто не послушается — доложишь мне, — сказал Готлиб.

— Ладно, — сказал Олав. — Мне идти?

— Погоди, — сказал Готлиб. — Ключи от амбара с добром отдашь мне.

— Все сделаю, как велишь, — сказал Олав и снова спросил: — Мне идти?

— Да. Но сначала скажи ключнице... как ее там?

— Милана.

— Милана? Звучит неплохо. Пусть Милана распорядится насчет обеда.

— Сделаю, — сказал Олав.

— Только пусть наши повара готовят.

— Наши повара, кроме как парить брюкву и жарить над костром дичь, ничего не умеют делать. Они не знают даже, как должна выглядеть хорошая еда, — заметил Олав.

— Тогда их, но под присмотром наших поваров, — предупредил Готлиб.

— Да.

— А пока стол пусть накроют... Пока... — проговорил Готлиб, огляделся и показал на высокое крыльцо рукой. — Вот тут на крыльце удобное место. Здесь можно и есть, и отсюда виден город.

— Сейчас распоряжусь, — сказал Олав.

— А чтобы тебе работа не в ущерб была, получишь хорошую награду, — сказал Готлиб.

Довольный Олав ушел, и через полчаса начали проявляться результаты его деятельности: на крыльцо слуги принесли стол, затем накрыли его скатертью, затем стали ставить на него блюда с пищей.

К этому времени Харальд отдал все распоряжения воины ушли со двора, и он подошел к конунгу.

— Конунг, все сделано. Люди ушли в город. Охрану я предупредил, — доложил он.

— Отлично, — сказал Готлиб, посматривая на обоз, где начал распоряжаться Олав.

— Там Олав твоим именем распоряжается, — сказал Харальд.

— Я ему велел, — сказал Готлиб.

Харальд кивнул головой.

— Я его назначил главным ключником, — сказал Готлиб.

— У нас есть воины познатнее его, — заметил Харальд.

— А мне знатные на этом деле без надобности, мне нужны честные и послушные, — сказал Готлиб. Заметив, что стол накрыт, предложил, — пошли, поедим.

Они поднялись на крыльцо и сели за стол.

— Отсюда хорошо виден город, — сказал Харальд.

— Это хорошее место для конунга, — сказал Готлиб.

Они обедали пару часов, пока не пришел Олав и не доложил Готлибу, что его задание выполнено. Он передал ключи от амбара с выкупом Готлибу, и тот повесил их на пояс.

Харальд покосился на ключи и отметил в уме, что конунг сделал очередной хитрый ход: хотя формально выкуп и принадлежит дружине, но отныне им сможет распоряжаться только он.

Это было несправедливо, но старый воевода, видевший на своем веку немало конунгов, только и отметил для себя, что при дележе добычи конунги ничем друг от друга не отличаются — все норовят урвать как можно больше.

«Впрочем, — подумал Харальд, — так и должны поступать конунги — копить золото, чтобы покупать на него воинов».

Пока неторопливо обедали, стало темнеть, и среди темноты начали разгораться огоньки пожаров.

— Сожгут город, — заметил Готлиб.

— Не сожгут, — сказал Харальд.

Готлиб зевнул и сказал:

— День удался.

Он находился в прекрасном расположении духа. По его расчетам полученного от горожан выкупа, даже если часть и придется отдать дружинникам, хватит, чтобы, вернувшись в Данию, нанять войско и свергнуть ненавистного брата с королевского трона.

Харальд также зевнул и, подавив ладонью зевок, сказал:

— Пора идти спать.

— Пора. Охрану только предупреди, чтобы не спали, — сказал Готлиб и позвал: — Олав!

— Я здесь, — ответил Олав. Он уже вошел в роль главного распорядителя во дворце и находился поблизости от конунга, чтобы слышать его распоряжения.

— Олав, я спать хочу, — сказал Готлиб.

Перейти на страницу:

Все книги серии Всемирная история в романах

Карл Брюллов
Карл Брюллов

Карл Павлович Брюллов (1799–1852) родился 12 декабря по старому стилю в Санкт-Петербурге, в семье академика, резчика по дереву и гравёра французского происхождения Павла Ивановича Брюлло. С десяти лет Карл занимался живописью в Академии художеств в Петербурге, был учеником известного мастера исторического полотна Андрея Ивановича Иванова. Блестящий студент, Брюллов получил золотую медаль по классу исторической живописи. К 1820 году относится его первая известная работа «Нарцисс», удостоенная в разные годы нескольких серебряных и золотых медалей Академии художеств. А свое главное творение — картину «Последний день Помпеи» — Карл писал более шести лет. Картина была заказана художнику известнейшим меценатом того времени Анатолием Николаевичем Демидовым и впоследствии подарена им императору Николаю Павловичу.Член Миланской и Пармской академий, Академии Святого Луки в Риме, профессор Петербургской и Флорентийской академий художеств, почетный вольный сообщник Парижской академии искусств, Карл Павлович Брюллов вошел в анналы отечественной и мировой культуры как яркий представитель исторической и портретной живописи.

Галина Константиновна Леонтьева , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Проза / Историческая проза / Прочее / Документальное
Шекспир
Шекспир

Имя гениального английского драматурга и поэта Уильяма Шекспира (1564–1616) известно всему миру, а влияние его творчества на развитие европейской культуры вообще и драматургии в частности — несомненно. И все же спустя почти четыре столетия личность Шекспира остается загадкой и для обывателей, и для историков.В новом романе молодой писательницы Виктории Балашовой сделана смелая попытка показать жизнь не великого драматурга, но обычного человека со всеми его страстями, слабостями, увлечениями и, конечно, любовью. Именно она вдохновляла Шекспира на создание его лучших творений. Ведь большую часть своих прекрасных сонетов он посвятил двум самым близким людям — графу Саутгемптону и его супруге Елизавете Верной. А бессмертная трагедия «Гамлет» была написана на смерть единственного сына Шекспира, Хемнета, умершего в детстве.

Виктория Викторовна Балашова

Биографии и Мемуары / Проза / Историческая проза / Документальное

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза